По радио играла какая-то новая песня, слова которой были ему непонятны, не трогали струн его сердца. Для молодых эта песня значила только одно: любовь; но для этого человека любовные переживания остались в прошлом.

Надев вновь дорогой, но весьма старый костюм, человек вышел в подъезд обычной, но с архитектурным фасадом брежневки. Проверив почтовые ящики и ничего не найдя, он пошел быстрым, но элегантным шагом в партбюро.

Дойдя до партбюро, человек встал у входа и огляделся. Перед ним довольно красивое здание с фасадом в стиле сталинского ампира, по бокам статуи Ленина, усеянные цветами и надпись над входом: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь». Войдя внутрь, он первым делом заметил, что старую консьержку уволили непонятно зачем, а на ее место поставили угрюмую женщину преклонных лет. Пройдя к пропускному пункту, он достал партбилет и предъявил консьержке: пыльная, замшелая книжка огромным набором печатей, его фотографией и инициалами: «Невский Константин». Консьержка пристально пригляделась (похож ли по фотографии) и без слов пропустила его.

Войдя в помещение партии, Константин сморщился из-за противного запаха пыли, который раздражал его нос. Пройдя дальше по безлюдным коридорам к столовой, он услышал хохот других партийцев, как всегда глумящихся над шутками про политику. Сев за столик рядом с окном, выходящим на проезжую часть, он осмотрелся и задумался. Ему казалось, что вся романтика этого города сбежала после появления огромного плаката Ленина и надписи большими буквами над зданием какой-то хрущевки: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь».

Перед ним сидели толстые мужики, жутко хохочущие над какими-то глупыми шутками и смердящие продажностью. Несколько минут спустя к Невскому подошла официантка довольно вызывающего вида: распущенные волосы, глубокое декольте, невероятно дорогие и красивые бусы, явно несоветского образца, слишком вульгарный макияж, что стало уже обыденным тогда в партии. Разглядывая и искушая себя видом официантки, Невский не услышал ее прокуренного голоса:

– Вы что-то желаете?

– Да, пожалуйста, стакан холодного лимонада, – ответил он строгим и грубым баритоном. У него пересохло в горле, вероятно, от непристойного вида этой официантки. В ожидании своего стакана холодного лимонада, он наблюдал, как та официантка подошла к сидящим перед ним толстым партийцам. К слову, они не стеснялись грубо выражаться при ней и даже делать вульгарные комплименты в ее адрес, но ей это даже нравилось. Константин смотрел на это, нисколько не удивляясь, затем снова направил свой взгляд в окно, на тот самый плакат с вождем, попивая принесённый холодный лимонад.

Отдохнув от утомительной дороги к партбюро, он пошел в довольно просторный кабинет руководителя партийного отдела Ленинграда.

Зайдя в кабинет и повесив своё замшелое пальто, Невский, не снимая шляпы, сел на роскошный кожаный диван и снова впал в свои раздумья. Скорее всего, он задумался о тех партийных работниках, что погрязли в роскоши за государственный счет, и о той официантке, которая выглядела не совсем пристойно. После чего, начав рутинную бумажную работу, он заметил документ, в котором значилось что-то про уменьшение финансирования образования в Ленинграде. Он без особого удивления подписал этот документ, ведь оспорить его было невозможно – среди карьеристов и кучи уже мертвых партработников ему нужно потакать большинству – прогнившим насквозь чиновникам, чтобы остаться живым.

Закончив свою рутинную работу, он и не заметил, как наступил уже вечер и закончился вчерашний рабочий день. Собравшись, Невский все так же пошел домой по той самой набережной, где уже не было тех беззаботных влюбленных пар, стариков и рыбаков. Это означало лишь одно: началась рабочая неделя. На набережной уже не было тех красивых огней, что скрашивали бездонную темноту ленинградской воды. Встав вновь у перил причала, Константин, выставив голову, наслаждался тем, как прохладный ветерок ласкает его сморщенное лицо; казалось, это единственная радость в его жизни – побыть наедине с самим собой темной питерской ночью. Закончив свой ритуал, он пришел домой, где, приняв душ, уселся читать книгу, ту же самую, что читал на набережной позавчера утром.

Во время чтения он думал: что же ждет Россию дальше? В глубине своих стенок разума, он понимал к чему все идет – к кардинальным изменениям в стране. Но что же будет? Война? Об этом он мог только догадываться. Но ясно было одно – нужно остановить это. Но один человек, хоть он и выше остальных, не в силах препятствовать разложению партии. Пока молодые заняты своей рутинной и бессмысленной жизнью, Россия погибает, и так происходит уже множество веков, и будет происходить, пока работает машина пропаганды.

Они не живут, а лишь существуют, им наплевать, что будет с Россией, и именно это становится причиной разложения власти. Невский – человек, который был верен себе и верен идее. Он многое знал, например, что партия за спиной людей ведет войну уже несколько лет, но скрывает это, а когда мало обученные солдаты возвращаются в цинковых гробах, об этом изо всех сил стараются не говорить; или же, что «Горбачевская перестройка, способная вывести страну из кризиса» – на самом деле переход на рыночную экономику, ту самую, на которую еще в послесталинские годы начали свой крестный ход. Уже тогда люди были пропитаны излишним фанатизмом, машина пропаганды умеет убивать людей без крови и траты на пули. Он думал, как он может один противостоять этому? Вопрос, на который никто не знает ответа.

С такими мыслями Константин встретил новое утро. Он снова не заметил рассвета, потому что был слишком погружен в себя, в свой мир, в мысли, которые не дают ему покоя вот уже множество бессмысленных лет. И вновь под утро, включая радио, он слышит «Утреннюю зарядку». Перелистывая диапазон на старой, уже истертой кнопке, он понимает, что ничего нет, никаких новостей – одна лишь пропаганда. Собравшись и выйдя из дома, он заметил странный автомобиль, которого раньше здесь никогда не было. Но, не обратив на это особого внимания, Константин неспешно пошел на свою рутинную работу, глядя на людей, счастливых людей, не знающих ни страданий, ни горя, не думающих, что будет завтра.