Умозрительности немецких военных планов (вспомним, у Л.Толстого в «Войне и мире» – «Die erste Kolonne marschiert…») противопоставлялась возможность опереться на самоотверженность, воинское братство, ловкость и умение русского солдата с честью выйти из любого трудного положения. Представление о слабости немецких солдат, сложившееся в давние времена Семилетней войны, сохранялось долго. Победа Германии над французами во франко-прусской войне 1870-71 годов была воспринята в России с откровенным удивлением, и даже в начале Первой мировой войны немцев все еще считали слабыми противниками. Лишь с 1915 года, когда русским войскам пришлось отступать под их натиском, это привычное представление о немцах, как трусоватых и неумелых вояках, начало меняться.

6) Взгляды русского общества на немцев по отношению к хозяйственному быту истилю жизни.

Русские восхищались умением немцев рационально вести хозяйство и добиваться прекрасных результатов. Путешественники описывали процветающие крестьянские хозяйства в Германии и в немецких колониях в России. Даже недоброжелатели, жестоко критиковавшие русских немцев и считавшие, что немецкие колонии наносят вред хозяйству русских крестьян и вообще российской экономике, не могли не признавать отличных результатов, достигнутых немецкими колонистами.

Но налаженная, уютная жизнь немцев в то же время представлялась в русском общественном сознании неспособной к порывам, безрассудным поступкам, широким душевным движениям. Над ней посмеивались как над чем-то совершенно чуждым русскому человеку. Всеобщим для России вековой давности было представление о проявляющейся в повседневной жизни на каждом шагу слепой, доходящей до абсурда приверженности немцев к порядку и издавна установленным правилам.

«На весь мир заявить, как я ненавижу немцев…»

Без сомнения, немцы на начало XX века были в Российской империи наиболее влиятельным этническим меньшинством, к которому в наибольшей степени было приковано внимание русского общества. Можно сказать, что за всю историю России, никогда не было более влиятельной этнической диаспоры, чем немцы при династии Романовых.

На этом фоне многочисленные и устойчивые стереотипы русского общественного мнения в отношении растущей Германии и немцев, порождали в обществе России такие фобии, такое отторжение (и обоснованное и шовинистическое), что наличие столь значительной и влиятельной немецкой диаспоры не только не предотвратило и не отдалило, а наоборот, даже приблизило начало германо-российского столкновения.

Здесь приходится констатировать, что в русском обществе столетней давности, наряду с «бытовым» и «теоретическим» антисемитизмом, существовал и аналогичный «бытовой» и «теоретический» антигерманизм. Оба «анти-изма» были тесно связаны с синдромом соседства, с естественной напряженностью взаимоотношений близко соседствующих чужеродных этносов и культур.

Но в отличие от антисемитизма, «антигерманизм» был присущ не только и не столько маргиналам и «низам», сколько наиболее грамотным и развитым слоям русского общества, и русской интеллигенции прежде всего. В данном случае присутствие большой, влиятельной и очень заметной этнической диаспоры российских немцев лишь усугубляло ситуацию.

При этом антинемецкие настроения росли на фоне заметного влияния на Россию и русский народ германской культуры и цивилизации. Именно поэтому российский «антигерманизм» начала XX века парадоксальным образом уживался с откровенным «низкопоклонством» перед культурой и экономической мощью Германии. Признание германского социально-экономического превосходства рождало чувство зависти и незащищённости, в свою очередь питая растущий в России негатив к немцам.

Для большей части русского общества накануне Первой мировой войны были характерны следующее умонастроения, позднее озвученные в мемуарах генералом Брусиловым:

«Если бы в войсках какой-либо начальник вздумал объяснить своим подчиненным, что наш главный враг – немец, что он собирается напасть на нас и что мы должны всеми силами готовиться отразить его, то этот господин был бы немедленно выгнан со службы, если только не предан суду. Еще в меньшей степени мог бы школьный учитель проповедовать своим питомцам любовь к славянам и ненависть к немцам. Он был бы сочтен опасным панславистом, ярым революционером и сослан в Туруханский или Нарымский край.

Очевидно, немец, внешний и внутренний, был у нас всесилен, он занимал самые высшие государственные посты, был persona gratissima при дворе. Кроме того, в Петербурге была могущественная русско-немецкая партия, требовавшая во что бы то ни стало, ценою каких бы то ни было унижений крепкого союза с Германией, которая демонстративно в то время плевала на нас…»

По сути, Брусилов описывает типичные «политические» фобии русской общественности в отношении немцев – фобии, имевшие причины и основания, но в начале XX века уже далекие от куда более сложной и неоднозначной реальности.