Ау-у-у-у!!. У-у-у…

Отворив тугие двустворчатые двери небольшого дощатого сарая, отделанного ржавым железом, с застеленной плотным клетчатым целлофаном крышей, Курт пропустил вперед супругу, сам повернулся назад, долго смотрел вперед, в неспокойный мрак, выискивая зверей, но, никого так и не разглядев, – вошел следом.

Внутри было зябко, ощутимо веяло бензином, застарелостью, машинным маслом. Меж досок и под потолком, словно какое-то тряпье, трепыхалась от сквозняков стекловата, мелодично звенели в стороне мясницкие крюки. Слева стояли две железные бочки с лежащими на них ящиками для инструментов, справа – длинный невысокий шкаф, под завязку набитый банками и всевозможными стройматериалами. В углу же, чуть поодаль от него, ютились две штыковые лопаты, грабли и три запасных черенка к ним.

Джин остановилась на полушаге, замерла, как будто была здесь чужой. Курт прошел к деревянной опоре, удерживающей прохудившуюся часть кровли, не проронив ни слова, запалил от спички лампу – та густо-густо зачадила, в сарае сделалось светлее, не так угнетающе.

– Идешь? – позвал он жену и как-то настороженно поглядел на нее. Ту пробивала дрожь, глаза из-под прозрачных очков страшно светились – пуще смерти боялась встречи с покойником. – Джин?

– Да… – заторможенно прошептала она, – …конечно.

Мертвец лежал на полу, на старом матраце от детской кровати, накрытый до шеи курткой и осенним пыльным пальто вместо одеяла. Глаза – закрыты, лицо и губы посинели, ноги и руки, виднеющиеся из-под кипы одежды, – закостенели.

– Ты тогда лопату возьми, каких-нибудь тряпок и канистру с бензином – землю прогреем, иначе до следующего утра копать буду, – по-хозяйски распорядился Курт, а сам скинул с усопшего вещи, оттащил за ноги к самодельным санкам, на каких и привез сюда поздним вечером, и велел растерянной супруге: – Иди открой двери.

Джин со страхом в глазах посмотрела сначала на мужа, потом на мертвеца и, сглотнув, ушла.

Проводив ее задумчивым взглядом, Курт зевнул и подумал:

«Не знаю, может, и зря его домой привез. Ну, бог мне судья, конечно, но людей бросать на съедение волкам тоже не могу. Не по-людски это как-то, по-звериному…»

И, уложив путника, взялся за толстые бечевки и повез к выходу.

Хоронить решили на маленькой неприметной поляне, в пяти минутах пешего хода от леса, у низенького холма. К тому часу уже совсем рассвело, легко различались окрестности и дальние очертания одиноких домов. Идущий почти весь прошлый день, пепел перекрасил в серые тона изумрудный снег, кое-где прикрыл опаленную траву, торчащую из-под облысевшей земли, перьями усыпал нагие вычерненные стволы деревьев, кусты, пни. Затянувшие небо, словно густыми бровями, темно-багровые облака не давали солнцу показаться, упрямо прятали за собой. Звенящая тишина теперь все чаще и чаще сменялась то рычанием, то карканьем, разлетающимся призрачным эхом по всей округе. А ветер, безобразничающий все утро, совсем приумолк, стал неслышным, где-то затерялся.

Кар-кар!.. У-у-у… у-у…

Раскидав затвердевший снег, Курт вместе с Джин разложил на мерзлой земле смоченные бензином тряпки и поджег. Минуту слабый огонь пожирал обрывки одежды, пыхал жаром, коптил, пачкая снег, а когда потух, оставив после себя лишь золу, супруги приступили к делу.

– Джин, тащи его сюда, – попросил Курт, взялся за лопату и затеял копать яму. Прогретая пламенем почва поддавалась легче, острие входило как в масло, без натуги. Заметив краем глаза, что жена стоит на одном месте, бездействуя, повысил голос: – Джин! – и пальцем указал на тело. – Что ты стоишь?..

– Может, лучше я покопаю? – нервно дыша, вступила в неуместный спор Джин, надеясь поменяться с мужем работой. – У меня бы получилось…

– Джин… – начиная сердиться, пока спокойно произнес муж, – вези его сюда…

– Не могу я – боюсь!

Курт не выдержал, воткнул лопату, оперся на рассохшийся черенок.

– Ну что за детский сад у нас тут происходит? – спросил он, глядя на супругу, точно на неразумное дитя. Брови нахмурились, глаза смотрели испытующе, пристально. – Торговаться, что ли, как на рынке будем? Сами себя ведь задерживаем!

Поскольку муж начинал терять терпение, Джин ничего не оставалось, как пересилить себя, подчиниться. Опустив голову – по колено вошла в снег, холодными руками схватила веревки санок, словно удила, и повезла мертвеца к яме. Выкопав ту до нужной глубины, супруги осторожно перенесли туда труп, а далее Курт засыпал его землей и разровнял лопатой.

Замолчали. Оба глядели на только что зарытую могилу пустыми глазами.

– Пойду ветви потолще поищу, – прервал безмолвие Курт, передавая жене лопату, – крест поставлю.

– Зачем? – задала глупый вопрос Джин и сама же смутилась, мысленно вынесла укор.

Тот вдумчиво глянул на нее, ответил:

– Он же не собака, в самом деле, а человек. Надо как полагается проститься…

И удалился в лес.

Через некоторое время вернулся с двумя толстыми заиндевевшими ветками. Вытащив лоснящуюся веревку из санок – связал их крест-накрест, воткнул в могилу, встал рядом с Джин.

– Вот… – с какой-то неловкостью протянул Курт через минуту, желая хоть чем-то разбавить гнетущее молчание. – Теперь хорошо, по-христиански.