Входная дверь приоткрыта, через нее слышно внутри жужжанье мух, скопившихся на крохотном, затянутом паутиной окошке в сенях.

– Есть кто дома? – окликнул Кондрашов, тронув заскрипевшую дверь.

Никто не отзывается, тихо. Вдруг внутри что-то закопошилось, послышалось шуршанье шагов, и из-за скрипучей двери показалась старуха. Высокая, дородная, она ловко вразвалку, пригнувшись, переступила порог и, как гусыня, ступая с ноги на ногу, вышла на крыльцо. Увидав незнакомого человека, неловко замялась, поправляя на голове и без того уложенный давно выцветший платок.

– Здравствуйте, бабушка! Заросло все тут, еле вас отыскал.

– Нынешний год дал Господь дождей, все так и преть, не успеваем вырывать, – старинным говором, но приветливо отозвалась бабушка.

Я такой-то, назвал себя Кондрашов, и по такому-то делу. Бабушка замялась, боясь сказать что-то невпопад, но затем пригласила в хату. Несмотря на ветхость и убогость снаружи, внутри хаты все прибрано и сияет чистотой, из неудобств только снующие по углам мухи. Бабушка одета в цветное длинное ситцевое платье, поверх которого белый передник, а на ногах тапочки кустарного пошива.

Обычно старики в таких случаях жалятся на свою немощность, а эта, наоборот, пытается показать перед гостем, что еще «не выжила из ума».

Конец ознакомительного фрагмента.