Настоящий том содержит в себе произведения разных авторов посвящённые работе органов госбезопасности, разведки и милиции СССР в разное время исторической действительности.
Содержание:
1. Юлиан Семенов: ...при исполнении служебных обязанностей. Каприччиозо по-сицилийски
2. Александр Валентинович Силецкий: Отпуск с убийцей
3. Юрий Григорьевич Слепухин: Перекресток. Частный случай
4. Евгений Александрович Толстых: Агент «Никто»: из истории «Смерш»
5. Сергей Устинов: Кто не спрятался (сборник)
6. Михаил Дмитриевич Федоренко: Туман-озеро
7. Никита Филатов: Дело частного обвинения (сборник)
8. Никита Филатов: Этюд со смертельным исходом (сборник)
9. Еремей Иудович Парнов: Ларец Марии Медичи
10. Еремей Парнов: Мальтийский жезл
11. Еремей Иудович Парнов: Третий глаз Шивы
12. Гунар Цирулис: Гастроль в Вентспилсе (Перевод: Юрий Каппе)
13. Гунар Цирулис: Милый, не спеши! (Перевод: Владимир Михайлов)
14. Николай Иванович Чергинец: Следствие продолжается. Финал Краба
15. Николай Андреевич Черкашин: Нелегал из Кенигсберга
16. Николай Андреевич Черкашин: Агентурная кличка – Лунь (сборник)
17. Николай Андреевич Черкашин: Дверь в стене тоннеля
18. Иван Васильевич Черных: Генеральский гамбит
19. Леонид Абрамович Юзефович: Блюдо шахиншаха
20. Леонид Абрамович Юзефович: Контрибуция
21. Леонид Юзефович: Поздний звонок
22. Леонид Юзефович: Чугунный агнец
Юлиан Семенов
…ПРИ ИСПОЛНЕНИИ СЛУЖЕБНЫХ ОБЯЗАННОСТЕЙ
Романы
…ПРИ ИСПОЛНЕНИИ СЛУЖЕБНЫХ ОБЯЗАННОСТЕЙ
Глава I
Струмилин сел в машину и сразу же полез за папиросами. Последние пять лет он всегда очень помногу курил и перед медицинской комиссией и после нее.
«Старая перечница, — зло подумал он о старике профессоре, который загнал его в барокамеру и выкачивал воздух до уровня, соответствующего пяти тысячам метров, — ему приятно играть на нервах, этому эскулапу…»
Старик профессор смотрел на Струмилина, ставшего в барокамере зеленым, вздыхал и грустно покачивал головой. А потом он сказал:
— Плохо, очень плохо, батенька вы мой…
И написал в личном деле Струмилина: «пятая группа». Пятая группа — последняя летная. Дальше — пенсия, достаточная и почетная. И все. Прощай, небо, прощай, Арктика!
Струмилин сидел в машине, курил и смотрел на часы. Чем дольше он смотрел на часы, тем больше злился. Когда он выходил, в вестибюле его окликнул Фокин из отдела перевозок и попросил подвезти.
— Я через пять минут, Павел Иванович, — сказал он, — подождите пять минут меня, ладно?
Но прошло уже десять минут, а Фокина все не было. А Струмилин особенно сердился, когда ему приходилось ждать. Неважно, кого, зачем и почему. Работа в полярной авиации выработала в нем непреложную привычку: опаздывать можно не больше чем на сорок секунд. От силы на минуту.
Однажды, еще в самом начале, в тридцать третьем году, он опоздал на аэродром в Тикси минут на пять. Его первый командир и учитель Леваковский усмехнулся и сказал:
— Опаздывают престарелые кокетки, сутенеры и неврастеники. Точность — вежливость королей, и хотя я против монархии, но тем не менее лучше иметь дело с аккуратным эрцгерцогом, чем с расхлыстанным комсомольцем. Vous comprenez?
Струмилин смешался, покраснел, а потом весь перелет до острова Птичьего мучился из-за того, что не ответил: «Oui, monsieur…» Ему тогда казалось, что эта фраза, сказанная с легкой усмешкой, должна была парализовать тот взрыв смеха, который вызвали слова Леваковского у экипажа. Струмилин пролетал с Леваковским четыре года и каждый раз поражался изумительной точности этого человека.
Леваковский не любил, когда штурман, расписывая маршрут и время полета, говорил:
— Будем минут через двадцать пять — тридцать…
— Точнее, пожалуйста, — просил Леваковский.
— Как точнее?
— А вот так. Точнее.
Штурман хмурился, отходил к своему столику и через несколько минут говорил оттуда:
— Вы должны прибыть точно через двадцать семь минут.
— Благодарю вас, — отвечал Леваковский и улыбался, прекрасно понимая, почему штурман делал ударение на слове «вы», а не говорил, как это было принято, «мы». Леваковский весь подбирался и сажал самолет точно через двадцать семь минут.
Сначала Струмилина сердил этот, как ему казалось, никому не нужный и раздражавший педантизм, но потом незаметно для себя самого он стал подражать Леваковскому и сердиться на штурмана, когда тот давал приблизительные данные.
Пролетав с Леваковским два года, Струмилин стал так же поглядывать на часы, если кто-либо задерживался хоть на минуту. И так же, как Леваковский, он делал выговор опоздавшему вне зависимости от того, кто был опоздавший.
Однажды Струмилин подошел к самолету, когда собрался уже весь экипаж. Леваковского не было. Струмилин глянул на часы и обомлел: командир корабля опаздывал на три минуты. Когда Леваковский пришел через пятнадцать минут, Струмилин мстительно сказал:
— Опаздывают престарелые кокетки, сутенеры и…
— И неврастеники, — перебил его Леваковский, засмеявшись.
Уже в самолете, когда легли курсом на мыс Челюскин, Струмилин узнал, отчего так опоздал командир. Он, оказывается, сидел на радиоцентре и принимал сообщение из Москвы о том, что у него родился сын.
Струмилин снова посмотрел на часы. Фокин опаздывал теперь уже на пятнадцать минут.
— Ну его к черту, — сказал Струмилин, — пусть в другой раз будет точным.
Он выбросил папиросу и нажал на кнопку стартера. Машина рванулась с места. Когда Струмилин сердился, он ездил особенно быстро. Милиционеры на Кутузовском проспекте узнавали его большую черную машину и никогда не свистели вдогонку, если он выходил на осевую линию, нарушая этим правила движения. Они улыбались ему вслед и вздыхали, потому что тайком завидовали Струмилину. Милиционеры, так же как и мальчишки, всегда завидуют полярным летчикам…
Струмилин обычно собирался сам. Даже когда была жива его жена Наташа, он все равно собирался сам: не торопясь, загодя, очень тщательно подбирая вещи и экономно складывая их в большой желтый чемодан, сплошь заклеенный разноцветными штемпелями отелей всего мира.
Собираясь, он пел, причем всегда одну и ту же песню:
Эх, выехал охотник Да во чистое поле, Там птицы летают В высоком просторе…Уложив чемодан, Струмилин проверил его на вес: не тяжел ли? Он ненавидел, когда чемодан разбухал и его приходилось из-за этого перебрасывать с руки на руку. На этот раз чемодан был уложен с первого раза точка в точку. Струмилин похвалил себя и поставил чемодан на маленький столик возле двери. Он заметил, что большая желтая наклейка, которую приляпали на чемодан в аэропорту Басры, сейчас почти совсем оторвалась. Сначала Струмилин решил совсем оторвать ее, но потом он вспомнил старика. В джунглях рядом с домом того старика он жил две недели. Это был очень интересный старик, мудрый и спокойный. Он целыми днями сидел на солнце и грел ногу. У него болело колено. И еще все время кашлял. Струмилин замечал, как старик сдавал день ото дня. Однажды вечером, когда Струмилин возвращался с аэродрома домой через пальмовую рощу, он увидел старика. Старик стоял около высокой пальмы и плакал. Потом он медленно обхватил пальцами теплый пахучий ствол дерева и полез вверх, переступая босыми ногами по толстым выступам на коре. Пальма была высокая, и поэтому кора на ней загрубела и стала как камень. Пальма пахла зноем. У нее был запах пустыни — сухой, пряный и резкий. Движения старика были спокойные, а потому сильные. Старик не прижимался к стволу дерева: это было бы свидетельством страха. Он был как наездник сейчас, этот больной старик. Он лез, чуть откинувшись назад, точно как наездник. Пальма, как и конь, друг человека: пальма кормит, конь возит.