Шрифт:
Ко мне бросилась Джулия. Схватила за плечи, затрясла.
– Цел? Укусы есть? Царапины? Да не молчи ты!
Легко сказать! Как тут поговоришь, когда тебя трясут так, что зубы клацают?
– Нор…мально все.
– Уф… – Джулия уселась прямо на землю и обхватила лицо руками.
Подошел Нортон.
– Ты цел, Аполлон?
– Вроде да… – неуверенно ответил я.
– Ты придурок, понял?! – неожиданно взорвалась Джулия. – Эта тварь ядовитая, как… Какого хрена ты ее хватал голыми руками? Один укус – и никакой антидот не поможет! Хотя и без укуса… Руки! Руки покажи!
Я выставил перед собой ладони, которые – только сейчас почувствовал – начали здорово чесаться.
– Быстрее, к глиссеру! У меня вроде бы оставался гель в аптечке.
Меня чуть ли не на руках потащили к глиссеру. Усадили у костра. Нортон дал хлебнуть из бутылки. Я одним духом выхлебал с полстакана, не чувствуя вкуса. Потом задохнулся, надолго закашлялся.
Подоспела Джулия с каким-то тюбиком и упаковкой бинтов. Беспрестанно ругаясь, принялась за перевязку. Попутно объяснила, что за гадину нам выпала честь подстрелить.
– Удильщик. Обычно они на болотистых участках водятся, уж не знаю, как этот здесь оказался. Этот экземпляр довольно мелкий – похоже, подросток. Обычно они больше тонны весом, а «удочка» метров по десять в длину. Сами по себе неповоротливы, лежат себе на брюхе целыми днями, выжидают. А как подберется кто поближе, этой ядовитой хреновиной – хрясть! Яд такой, что убивает мгновенно. Потом только подползай да лопай спокойно.
– Да уж… – поморщился Нортон. – А с Аполлоном как? Ожоги не очень серьезные?
– Уд слизью покрыт. Тоже ядовитой. Но, надеюсь, сквозь кожу много не просочится. Сейчас вколю антидот – должно помочь. А вот волдыри еще не скоро заживут.
Я, стиснув зубы, наблюдал, как Джулия смазывает гелем вздувшиеся на ладонях пузыри, перевязывает сверху белоснежным, как-то нелепо выглядящим здесь бинтом. Делала она все на удивление аккуратно, почти нежно. Впрочем, все равно было адски больно. В ладони будто по паре сотен иголок воткнули, пальцы не гнулись от сковавшей их судороги.
– Потерпи… – шепнула амазонка, затягивая последний узелок. – Больно?
Я опустил голову, скрывая стоящие в глазах слезы. Разжать зубы не хватило сил.
– Ох, балбес… – Вздохнула Джулия. – Ну это ж надо было додуматься…
Я отвернулся, неуклюже обхватил руками колени. Забинтованные ладони торчали, как белые клешни. Меня начало знобить, волосы прядками прилипли к взмокшему лбу.
– Ладно тебе, – заступился за меня Нортон. – Оставь парня в покое. Ему и так несладко.
Джулия промолчала. Нашла в аптечке антидот, сделала мне инъекцию. Нортон снова протянул мне бутылку. В этот раз я выпил еще больше. Снова закашлялся.
– Пускай в палатке располагается, – сказал Грэг. – В крайнем случае вы там и вдвоем уместитесь. Я уж как-нибудь снаружи…
Я пытался было протестовать, но он чуть ли не силой затолкал меня в палатку и закрыл вход на «молнию».
Я поерзал на мягкой подкладке, закутался в одеяло. Озноб бил все сильнее, но боль чуть поутихла – видно, от алкоголя. Усталость и выпитое дали о себе знать, и буквально через несколько минут меня стало клонить в сон. Я долго ворочался, не зная, куда пристроить забинтованные руки. В конце концов выпростал их из-под одеяла и затих.
Снаружи окончательно стемнело. Было тихо. Так тихо, что даже сквозь сон я слышал беседующих вполголоса Нортона и Джулию.
– Уф, ну и страху я натерпелась… Если честно.
– Угу… – буркнул Нортон.
– А этот чудик? Вот скажу кому – не поверят. Супермен нашелся!
– Угу…
– Нет, правда, он один здесь и полчаса не протянет. Бестолковый, беспомощный…
– Угу… – реплики старого ганфайтера не отличались разнообразием.
Они надолго замолчали. Я постепенно погружался в забытье. Сквозь сон услышал негромкий голос Нортона:
– А ведь он жизнь тебе спас, дочка.
– Я знаю… – еле слышно ответила Джулия после продолжительной паузы.
Они снова замолчали. Я уже почти заснул, когда Нортон сказал:
– Ложись-ка и ты спать. А я уж тут… Покараулю.
– Давайте по очереди.
– Иди, иди. У меня все равно бессонница.
Это было последним, что я слышал в тот вечер.
8
Пробуждение было долгим и мучительным. Поначалу я обнаружил себя плывущим в мутном багровом мареве боли и смутных воспоминаний о ночных кошмарах. Так и барахтался, не в силах ни снова заснуть, ни окончательно проснуться.