– Да не очень,- ответил красноармеец.- Я, вернее, Касьян из Заонежья. Может, слыхали?

– Слыхали. Гранитная страна!
– сказал Алексей Дмитриевич.

– Вот-вот! Граниту у нас много. И озер. Да не в этом наша сила.

– А в чем же?
– спросил я.

– В плотницкой работе. У нас избы рубят без гвоздей, на одних шипах. И церквей рубленых - сколько хошь. Ученые приезжали, считали, считали, сбились так и уехали, не сосчитавши. У меня дед - плотник, батя мой - плотник, я сам плотницкий ученик, а бабка моя - первая помощница наших мужиков по плотницкому делу.

– Неужели старуха плотничает?
– удивилась Тая.

– Да нет, не то. У нас избы все в кружевах, как в полушалках. Понимаете? В деревянных кружевах. И каждый тщится, чтобы была у его избы иная лепота, иной узор, чем у соседа. А чтобы узор по дереву составить, для этого особый дар нужен. Большой дар. Бабке он дадеп, этот дар. Она такие узоры намечает, что не всякий и выпилишь. Даже большие мастера отступались, не осмеливались те узоры осилить.

– А как же она работает?
– спросила Тая.

– Сначала тоскует. Сидит иной раз до полуночи на крылечке, на всходе в избу, все томится. Ночи у нас по лету все в свету, в белизне. В такие ночи дыхание у человека воздушное, как сквозь сон какой-то. Посидит вот так, потоскует, потом запоет про себя чего-нибудь старинное-престаринное, протяжное, но не церковное, а общее, стародавнее. Из новгородских времен. А спевши, возьмет уголек и рисует на чем ни попало узор. И у всех у них, у этих узоров, есть имена. Один называется "Свиток", другой - "Травница", третий "Петушиный переклик".

Он помолчал.

– Ой, разболтался я, прощения прошу.

– Девон источает яд,- строго сказал Алексей Дмитриевич,- а граниты, гнейсы и все эти крупнозернистые магмовые породы выдыхают силу, зоркость, упорство. В этом вся соль.

– Народ у нас действительно зоркий,- согласился Касьян.- Поэтому наших больше берут во флот, в мореплавание. Один я обчелся, заслали меня в эти поля да овражины. И река тут мутная, глины много.

– Вы бы сыграли, Касьян,- попросила Тая.- На вашей дудочке.

– Извольте, если желаете.

Красноармеец вынул жалейку, долго ее осматривал, вертел в пальцах, потом поднес к губам и заиграл жалобно, тонко, будто какая-то залетная птица призывала кого-то, просила прислушаться к ее птичьей беде. Мы сидели, слушали.

Потом Касьян, гремя тяжелыми сапогами, проводил нас до железнодорожного переезда, попрощался, за что-то поблагодарил и ушел.

– Жалко его,- вдруг сказала Тая.- Совсем мальчик. И бледный очень.

– Это от весны,- ответил геолог.- В ливенском весеннем воздухе особенно много девона.

Мне казалось, что все в этом северном мальчике было от весны - и бледность, и смущенный ласковый взгляд, и, главное,- пение жалейки. Как будто звенели под сурдинку слабенькие весенние стебельки и проснувшиеся после зимы соки разных растений.

Вскоре я уехал из Ливен, но эти несколько дней весны я долго не мог забыть. Есть такое слово "светлость". Помните, у Тютчева: "Есть в светлости осенних вечеров..." Все дни в Ливнах были наполнены этой светлостью, как солнцем.

Однажды Алексей Дмитриевич вошел в кабинет, где

я лежал на диване, и высыпал на письменный стол из картонной коробки много фотографий.

– Хотите посмотреть места,- спросил он,- куда вам нельзя никогда ездить?

– Почему?

– Потому что при вашем цвете глаз и волос вам опасно спускаться ниже 45-й параллели. Я геолог и точно это знаю. Смотрите, тут такие наглядные пласты пород, складки, свиты и обрывы, каких нет нигде больше ни в Европе, ни в Азии. Смотрите спокойно и не путайтесь.' Если захотите, я вам кое-что объясню.

Он ушел, загадочно улыбаясь. Я встал, сел за стол и взял в руки первую же большую фотографию.

Под ней была надпись: "Порог Усть-Урт. Вид с северо-запада, со стороны Мангышлака".

Я всмотрелся в фотографию, и меня взяла оторопь.

В необыкновенной ясности воздуха над глинистой пустыней, усеянной мелкими сухими камнями, вздымалась отвесная черная стена высотой в 200-300 метров гладкий порог, как бы срезанный ножом исполина.

Казалось, что в этом месте пустыня раскололась и неведомые силы подняли половину ее к небу гигантским домкратом.