– Еще не все отмыли.

Я отчаянно не желала вылезать из воды, из ее тепла. Я чувствовала себя будто в ласковом море Греции, в которую мы с Эви мечтали переехать.

На лице и плечах у меня вырос тоненький пушок.

– Это твой организм пытался согреть тебя, – объяснила одна из медсестер в ответ на мой вопрос; потом она отвернулась и всё оставшееся время, пока не вышла из палаты, старалась больше не поворачиваться ко мне лицом. Синяки понемногу бледнели, превращаясь в размытые желтые пятна. Кости переставали выпирать, отступая обратно под плоть и жир.

Я думала о том, как же в больнице может не нравиться? Как можно хотеть уйти отсюда? У меня была своя палата. Меня кормили три раза в день. Терпеливые доктора объясняли, что со мной и зачем мне делают операции. Все медсестры ласково разговаривали со мной, и, когда они уходили, порой я даже плакала в этой чистой мирной комнате, как плачут от доброты, вдруг встретившейся посреди ужасного дня.

По ночам во сне я звала Эви и просыпалась. С ее именем на устах. Все вокруг утешали меня. Говорили, она в другой больнице и увидеться нам пока нельзя.

Проснувшись однажды – это случилось примерно через неделю после того, как я впервые пришла в себя, – я обнаружила в своей палате незнакомку. Она сидела на стуле рядом с кроватью и просматривала папку на кольцах. В те несколько мгновений, пока она думала, что я еще сплю, я успела ее рассмотреть. Вместо больничной униформы на ней были платье-карандаш, синий пиджак и туфли на таких высоких каблуках, каких я никогда в жизни не видела. Волосы коротко острижены. Глаза бегали по строчкам, и в зависимости от того, что она читала, складка между ее бровей то появлялась, то разглаживалась.

– Здравствуй, – сказала она, не отрывая глаз от папки. – Я – доктор Кэй.

Спустя много месяцев я поняла, что это ее фамилия – Кэй, как слово К-э-й, а не буква алфавита [7] . Однако к тому времени мы уже знали друг друга достаточно хорошо, и моя интерпретация ее имени понравилась ей больше. «Так гораздо лаконичнее», – заметила она.

Доктор отложила свою папку и протянула мне руку. Я пожала ее и ответила:

– А я – Александра. Но это вы, наверное, и так знаете.

– Знаю, – произнесла она. – Но мне приятно познакомиться с тобой лично. Александра, я – психолог, из тех, которые сотрудничают и с больницей, и с полицией. Ты понимаешь, о чем у нас пойдет речь?

– О разуме, – ответила я.

– Да, – подтвердила она. – Именно так. Пока врачи и медсестры лечат твое тело, мы займемся твоим разумом. Будем разговаривать о том, что ты чувствуешь, о чем думаешь. О том, что с тобой случилось, и о том, чего ты хочешь сейчас. Иногда в наших разговорах будут принимать участие следователи, а иногда мы будем беседовать с глазу на глаз. Когда мы будем разговаривать вдвоем – только ты и я, – все, что ты мне расскажешь, я не передам никому, это станет нашим секретом.

Она встала со стула и опустилась на колени перед моей кроватью.

– Секретом, понимаешь? – повторила доктор Кэй. – Это я тебе обещаю. Я понимаю разум другого человека, умею с ним работать. Верю, что могу привести его в порядок. Но читать мысли я не в силах. Поэтому мы должны быть честны друг с другом. Даже в том, о чем трудно рассказывать. Согласна?

Голос у нее немного сел.

– Согласна, – ответила я.

Доктор еще что-то говорила, но уже на ходу, отдаляясь от меня, и, когда я проснулась в следующий раз, ночью, ее уже не было в палате.

С тех пор доктор Кэй стала приходить каждый день. Иногда ее сопровождали двое следователей; были они и в тот раз, когда она рассказала мне, что Отец покончил с собой почти сразу после того, как я сбежала. Полицейские, прибывшие первыми, нашли его на кухне. Многократные попытки откачать его ничего не дали – помочь ему уже было нельзя.

Его пытались откачать? Интересно, они очень старались?

Вместо этого я спросила: «Как он это сделал?» Следователи посмотрели на доктора Кэй, а доктор Кэй смотрела на меня.

– Он выпил отравляющее вещество, – произнесла доктор. – Яд. По многим признакам понятно, что все было подготовлено, и заранее.

– В доме обнаружился большой запас яда, – пояснил один из следователей. – Мы думаем, что, возможно, готовилась грандиозная развязка.

Они снова переглянулись. На этот раз – с облегчением, как будто что-то, чего они опасались, обернулось лучше, чем они предполагали.

– Ну, ты как? Что чувствуешь? – спросила меня доктор Кэй.

– Не знаю.

Спустя час, оставшись в одиночестве, я сумела сформулировать ответ: «Я совсем не удивлена».