Я стряхиваю пепел и белые хлопья оседают мне на руку, поддетые прохладным поздне-летним ветром. Да, моя дорогая, моя госпожа, я уже чувствую тебя в воздухе, втягиваю тебя носом, как пес, учуяв тропу. Шахматные фигуры падают вниз, с доски, прочь, в оркестровую яму нашего существования, которое мы тщетно пытаемся завернуть в паутину смысла, псевдо-радостного и потешного оправдания бессмысленного бытия. Да, моя осень. Я уже чувствую твои серебряные перчатки на своем пороге, чувствую, как они готовы ласкать мое переполненное тревогой и тоской сердце. Жду осень, каждый год, год за годом. Жду чертову осень. Как избавление, как монохромного Иисуса с гноящимися ладонями, в которых он приносит спасение. Ради тебя я пройду через все океаны и все штормы, под фрегатом моей вечной тревожной тошноты.

Я знаю, я смогу.

Я всю жизнь боролся со своими демонами.

Иногда я мечтаю о других осенях. С этой – что-то не так, она какая-то иная. В этой всё хуже. Не то чтобы очень, но всё же.

Всё сломано. Всё испорчено. Всё отравлено.

Я вновь и вновь просыпаюсь после этих длинных коридоров подсознания, после этих долгих забегов в пучины неизведанного. Мои сны становятся всё длиннее, всё запутаннее. Я вроде бы здесь – но и где-то совершенно далеко. В реальности, так похожей внешне на нашу, но сложенную абсурдно-причудливым образом. Мне всегда тяжело после пробуждений. Мой разум, мое естество – протестует против этого резкого возвращения в мою реальность, в замкнутость моих стен, моего потолка, моих серых будней, пропитанных одиночеством. Я подолгу пытаюсь войти в ритм, поутру собрать себя заново, оставить все эти грезы эскапизма в причудливых мирах фантасмагории, что рисует мое подсознание по ночам – мирах, где знакомые места и знакомые персонажи перемешиваются в дикий коктейль, вроде знакомый, а вроде и абнормальный, коктейль, который я пью большими глотками. Мне сложно еще и потому, что во сне всё это кажется мне абсолютно нормальным и закономерным, я не замечаю подвоха. Но по пробуждению я начинаю вспоминать – от этих воспоминаний не скроешься, не убежишь, они лезут в мою голову своими липкими щупальцами, своими грязными руками, своими богомерзкими стопами топчут и гнут мой рассудок. Вроде бы знакомые места и персонажи. Иногда мне стоит больших усилий помнить о том, что именно мне снилось, а что было взаправду. Иногда это действительно сложно и мне становится страшно. Иногда я панически боюсь, что перестану различать сон и реальность, что мои воспоминания и память смешаются в проклятой диффузии. В моих снах абсурдным и тревожным способом смешиваются реальные образы. И именно из-за столь пугающей реальности происходящего мне тяжело по утрам отойти от ночных приключений. Я могу еще долго ходить загруженный, подолгу, до полудня или дольше, отходить от всех этих переживаний и тревог. Вспоминаются времена моей работы в театре. Режиссер всегда говорила мне о том, что я слишком вживаюсь в роль, слишком переношу всё на себя, принимаю близко к сердцу. А потом, после репетиций – не могу «отпустить» всё это, оставить за рамками сцены, перестроиться, переключиться на реальность. Это – моя большая проблема. Меня пытались отучить, но всё безуспешно. Я всегда «загружался» слишком сильно, не мог по щелчку пальцев перестать быть морально загруженным своими драматическими ролями, и переживаниями, связанными с ними. Я переживал их в самом прямом смысле слова. Это – мой дар и мое проклятие. Пусть будет так. Возможно, всему виной гиперэмпатия. А может, гиперэскапизм. Так или иначе, я никогда не умел быстро возвращаться в реальность. После снов ли, после драматических ролей – не важно.

Всё, что остается у меня – это память. Моя память, мои воспоминания. То, что будет греть меня долгими осенними и зимними вечерами, то, что останется в моей голове навсегда. То, что никому не выйдет у меня отнять.

Этой осенью я снова Джоэл. Вновь и вновь я пытаюсь обмануть самого себя, представляя, будто мне действительно есть за что держаться. Вновь говорю себе «ну, по крайней мере мне нужно сделать еще вот это, а там будет видно». Чертовы флешбеки. Кажется, прошлой осенью я говорил себе тоже самое? Дописать Бедлам? То, ради чего я существовал, то, что не мог позволить себе не закончить, не мог позволить себе вот так уйти. Это означало бы, что всё было зря – вся эта работа, что шла с болью. Шла вовсе не так легко и непринужденно, как можно было бы подумать. Но вот он завершен. Я сам в это едва верю, но это так. Что дальше? Литературный вечер. Я вновь напоминаю себе, что я должен сделать это, должен закончить начатое, раз уж взялся. Я был бы не я, если бы не довел дело до конца. Столь важное для себя дело. Но вот и выступление позади. Что делать теперь? Ни якорей, ни целей. Некуда плыть. Не за кого держаться. Те, кто был для меня всем – теперь где-то далеко, где-то с другими, живут и радуются жизни. Они забыли. А мне не за кого больше держаться. Мечты куда-то подевались, целей больше нет, всё что я хотел закончить – я завершил. Ради чего существовать далее? У меня нет ответов. Я в полном вакууме. В голове какая-то пустота. Как Джоэл, я сажусь в поезд. Еду в Киев, чтобы избавиться от этого гнетущего, давящего города. После концерта и таскания тяжелого реквизита спина болит невыносимо, я потянул чертовы мышцы, и сон в поезде знаменуется болью. Дни в Киеве знаменуются болью, все мои отведенные для пребывания дни знаменуются лишь острой болью в спине, почти постоянным лежанием на иголках, и вздохами сквозь стиснутые зубы при попытках вставать. Еще холодом на улице, и куда более сильным холодом внутри. Обещал из Киева приехать еще в одно место – обещал, и вроде бы даже сам этого хотел. По крайней мере, это была бы чуть менее нелепая чем можно представить, попытка развеяться и отвлечься. Но я не смог. Просто не хватило моральных и физических сил. Сейчас вспоминаю всё это, и становится чертовски стыдно. Я обещал. Приехал на вокзал… И понял – не могу. Стоял, и как дурак смотрел вслед уходящему поезду. Не было сил ни на что. Вернулся обратно. Чувствовал себя полностью разбитым. Целиком и бесповоротно.

В Киеве – липкая тишина. Потянутые мышцы спины всё так же болят. Отведенное на поездку время проходит впустую, и нельзя сказать, что я этому рад.

Приходит время возвращаться, мне становится немного легче, но не то чтобы очень. Город встречает меня пустотой и очередным напоминанием о том, что здесь меня ничего не держит. Нечего ловить. Некуда идти. Нечего делать. Планы на будущее отсутствуют. Мечты, цели… Это было так давно, как будто в другой жизни. Сбриваю волосы на голове почти полностью. Мне казалось, что поездка в другой город, подальше от этой серой гнетущести и одиночества позволят мне прочистить разум. Но это не помогло. Всё, что мне запомнилось – лишь боль, превозмогание боли каждый день, и лишь легкое послабление иллюзорной петли на шее, ведь я покинул место, с которым связано слишком много хорошего в прошлом и слишком пустого в настоящем. Если поездка и помогла развеяться и прочистить мозги, то лишь совсем едва. Почему-то мне кажется, что сбрить волосы – хорошая идея. Я уже смутно помню, о чем я думал и чем руководствовался. Возможно, такая же попытка «прочистить разум». Безуспешная, разумеется.

Дальше всё покрыто туманом и грязным декабрьским снегом. Отдать долги. Не прощаться. Не тешить себя надеждами. Быть реалистом. Давно не выходил из дома, поэтому и не подумал, что на улице может быть настолько холодно. Впрочем, подобные вещи в этом состоянии меня волнуют меньше всего. Какая теперь уже разница? Это моя последняя попытка, последняя встреча с тобой. Надеюсь, ты хотя бы дома. Скорее всего, почти точно, сегодня всё это закончится. Так не всё ли равно, замерзну я или нет…

Метро. Люди в приподнятом настроении, они ощущают новогоднюю атмосферу, для них вот-вот начнется праздник. Для меня же вот-вот всё закончится. Я не тешу себя излишними иллюзиями и ожиданиями. Но, как это всегда бывает, где-то совсем глубоко теплится едва живая, иллюзорная надежда на чудо. Последнее, чему предстоит умереть. Иначе я бы не делал то, что я делаю, не ехал бы туда, куда еду. Едва живая, иллюзорная надежда на чудо. Последнее, чему предстоит умереть.

В метро даже жарко. В моей голове полный сквозняк, ни одной мысли. Белый шум. Я просто плыву по течению, смирившись с фатумом. Пусть он всё решит, я отдаю себя в его власть. У меня уже нет сил что-либо решать. У меня уже просто нет сил. Именно поэтому я вверяю себя в руки «случая». Раз уж я не могу решиться на это самостоятельно, поставим хоть какие-то условия выполнения.

Пока дохожу до твоего дома, успеваю замерзнуть. Всё-таки дни сидения взаперти в квартире дают о себе знать, сбивается адекватное восприятие внешнего мира. Знакомый дом. Знакомый этаж. Знакомая дверь. Знакомая квартира. И лишь едва знакомый человек. Надежда умирает последней? Сегодня ей придется потесниться.

***

Тишина.

Дрожь.

Руки.

Жар.

Шарф.

Книга.

Кольцо.

Колено.

Тишина.

Обрыв.

Слезы.

Кухня.

Чайник.

Вода.

Сапоги.

Ванная.

Пол.

Запах.

Ком.

Холодильник.

Время.

Кровать.

Кошка.

Темнота.

Дрожь.

Свет.

Глаза.

Надежда.

Дверь.

Пустота.

***

Не помню, как я оказался здесь. В поездке «туда» в голове была полная пустота. В поездке «обратно» пустотой стал я сам, слился с ней полностью, даже воспоминания стали пустым пробелом. Окно открыто нараспашку, лестничную клетку обдувает ледяной вечерний декабрьский ветер. На улице уже совсем-совсем темно. Моя куртка лежит где-то на грязном полу, почему-то я решил, что она будет только мешать. Оконный проем не столь широкий, а куртка объемная. Ветер забирается, кажется, прямо под ребра. Въедается в кости. Я стою, впав в какое-то оцепенение, какой-то ступор. Мозг уже не посылает сигналы. Мы ведь уже всё решили. Якорей не осталось. Ты ставил себе какие-то цели, точнее из последних сил пытался завершить те, что уже были поставлены. Чтобы всё было не напрасно. Чтобы твое пребывание в этом мире имело по итогу хоть какой-то смысл. Чтобы остался хоть какой-то след. Память – вот что имеет цену, когда всё остальное кануло в лету. Гореть, чтобы оставить следы. Чтобы твое пребывание не прошло совершенно бесследно – как будто и не было вовсе никакого тебя. Но эти маленькие якоря испарились, небольшие цели, державшие здесь, были завершены. Ты поставил всё на кон этой поездкой сегодня, этим последним рывком отчаяния, прыжком почти утраченной веры. И проиграл. А проигравшим уготовано только одно.

Если погасить все огни мегаполиса, оставив лишь пронзительный холод колючих звезд, заглушить все звуки урбанистического чудища, то при достаточно сильном ветре можно услышать, как металлические небоскрёбы действительно слегка покачиваются.

Нет сил.

Этой осенью я снова Джоэл. Вновь пытаюсь сбежать из серости будней, сбежать от себя самого. В отличии от прошлой осени, поездок не так много. Я сажусь в электричку, и еду навстречу разрухе и декадансу. И так несколько раз. Кажется, это даже немного помогает. Но я не перестаю чувствовать себя одиноко. Меланхолия прочно въедается в мои кости. Я смотрю в окно, наблюдая, как сменяются пустынные пейзажи. Никто не подсядет ко мне. Никто не заговорит. Никто не взглянет так, как это сделал бы ты.