– Дома поговорим.

Такого странного ощущения я давно уже не испытывал. Это было похоже на солнечный ожог, когда любое прикосновение к обожженной коже отзывается не столько болью, сколько раздражением. Все это было так глупо и нелепо. Ничем не прикрытая ревность двух маленьких паршивцев. И ладно бы Ксю ревновала меня к Лене, а Тим - Лену ко мне. Это было бы вполне понятно. Так ведь нет, они ревновали нас с Леной друг к другу!

Ксю привыкла, что я ее полная собственность. Да, она согласна была разделить меня с Леной, взамен получив еще и ее внимание. Но никак не хотела делить меня с Тимом. А он, и так недополучая внимания Лены, боялся совсем его лишиться. Хотя меня принял практически сразу.

В Петергофе это было еще не так явно. Хотя, несомненно, они друг другу не понравились. И даже не с первого взгляда, а уже встретились с предубеждением. И дальше выискивали друг в друге только то, что это предубеждение подтверждало.

Дома мы с Ксю поговорили. Сначала она фыркала по-ежиному, но потом, как мне показалось, согласилась, что вела себя не лучшим образом. И что стоит попытаться все исправить, поскольку это в общих интересах. Сразу же после нашего разговора позвонила Лена и начала вкручивать, что аквапарк не лучшая идея. Будь я в спокойном состоянии, наверно, подумал бы и понял, что она права. Но в тот момент был на грани, когда с шуруповертом лучше не соваться, чтобы не сорвать резьбу.

Цирк с конями начался сразу же, как мы подъехали к Лениному дому. Тимофей сидел на скамейке с сумкой. Мы с Ксю вышли, и первое, что она сделала, даже не поздоровавшись, проехалась, будто Тим сторожит сумку, как собачка. Тим ответил чем-то не менее ядовитым. Я прикрикнул на обоих, и в этот момент появилась Лена с бустером. Мы быстренько замяли конфликт, но, как оказалось, это было только начало.

Да, я повел себя, как идиот. Ведь было же очевидно, что Тим в долгу не останется и будет бить прицельно. И все равно пошел у него на поводу с этой горкой. Ну а дальше их было уже не остановить. Как только первые ядерные ракеты выпущены, в ход пойдут и остальные

– пока не будет уничтожена вся планета. Ксю захватила в плен Лену, Тима это только подзадорило, и он прилип ко мне, как пластырь. Тем еще сильнее заводя Ксю.

Я ловил Ленины взгляды, раздраженные и беспомощные. И чувствовал себя так же. Как ни пытались мы сгладить ситуацию, все уже пошло в разнос. Наконец я волевым усилием попытался поставить точку: едем домой. Но было поздно.

Оставив Ксю и Тима с Леной, я пошел за машиной на стоянку, а когда подъехал, обнаружил сцену похлеще, чем утром. Ксю рыдала, заламывая руки, Тим зло и упрямо смотрел себе под ноги, а Лена стояла между ними - тоже злющая, как мегера.

– Что тут за дела?
– спросил я, выйдя из машины.

– Короче, Кирилл, - Лена схватила Тима за руку, открыла дверь и запихнула его в бустер.
– Допрашивать их придется поодиночке и с устрашением. Мне они отвечать отказались, что произошло.

Я достал платок, позорно высморкал Ксю нос и затолкал ее в машину с другой стороны. По дороге молчание становилось все гуще и плотнее. Лена поглядывала искоса, и я понимал, что она продолжает злиться. На Тима, на Ксю, но больше всего на меня. И чем дальше, тем сильнее. Потому что ей страшно хочется сказать «а я говорила», но упрямство и самолюбие не позволяют.

Мда, похоже, не скоро снова окажемся в постели, пробежала огородами мрачная мысль.

Когда мы заехали во двор и остановились у парадной, Тим быстро отстегнул ремень, буркнул: «до свидания, Кирилл» и вылез, проигнорировав Ксю. Лена попрощалась с ней, бросила мне «счастливо», вытащила бустер и пошла вслед за Тимом.

– Нормально повеселились, - пробормотал я, выруливая в арку.

Ксю каменно молчала, но как только выехали на проспект, ее все-таки прорвало.

Козел, говоришь? Что-то мне подсказывало: без провокации не обошлось. Как бы ни было неприятно, приходилось признать: Ксю нападала первой, а Тим держал оборону, отвечая ударом на удар. Но что мне в нем нравилось - не ябеда. И Лене явно предстояло попотеть, чтобы вытянуть из него правду. Скорее, мне удастся расколоть Ксю.

Когда мы приехали, она поднялась из гаража наверх, а я вышел на задний двор развесить на веревке мокрые вещи. Заглянул к ней в комнату - Ксю сидела на кровати, надутая, выпятив нижнюю губу и сморщив подбородок.

– Ну так что?
– я сел рядом с ней.

Ксю молчала. С выражением «хоть на куски разрежь - не скажу».

– Ксения, я жду.

Это был тон, который использовался очень редко. Но всегда результативно.

– Он сказал... он сказал...
– опустив голову, Ксю теребила бахрому покрывала.
– Сказал, что я тупая овца. И что жаль, что у такого отца дочь такая дура.

– Понятно, - кивнул я.
– Просто так сказал. Взял и сказал. Ты молчала, ничего не делала, а он взял и сказал. Ясно.

– Ну. я.
– губа задрожала, слезы повисли на ресницах.
– Пап, а чего он к тебе прицепился?

Я смотрел на нее - как удав на кролика. Дрогнуло жалостью: ведь это же моя девочка, любимая. Но понимал, что если поддамся, можно поставить крест на мечтах о спокойной жизни.

– Я. я сказала. что у него своего папы нет, вот он и лезет к моему. А он.

– Посмотри на меня!