Митрофан Лукич, явно собиравшийся все-таки дать племяннику нахлобучку, мгновенно, сразу видно, от этого намерения отказался.

– Что? Более того? – практически хором спросили они с Ахиллесом.

Смущение на Митькином лукавом лице на сей раз явно было наигранным, тут и гадать нечего.

– Вы, дядюшка, ругайте не ругайте, но коли уж я про тот дом и так слышал… верней, о некоторых его квартирках… Вот и стал рассуждать дедуктивным методом. Если и эта квартира – такая, то дама либо там его ждала, либо сама подойти должна… ну, или подъехать. Вышел я со двора, перешел улицу… А там, сами знаете, охотничий магазин Палкина. В витрине всякие ружья, иностранные в том числе, чучела уток для приманки, рыболовные снасти… И стекло зеркальное. Там не только мальчишки торчат и глаза таращат, но и взрослые иногда останавливаются. Вот уж где стоять можно сколько угодно, не вызывая подозрений… И оглядываться не надо – в зеркальное стекло подъезд видно. Стоял я так, стоял… Сколько времени точно прошло, не знаю, но поменее четверти часа. И не зря стоял. Подкатил извозчик, и сошла с него дама… а может, девица. В белом платье, вуалетка густая, так что лица не видно совершенно. И в подъезд. Я снова следом, на цыпочках. Слышал, как она на втором этаже позвонила в ту самую квартиру. Ну, и припустил докладывать, все равно ничего больше не узнать…

– Так… – протянул Митрофан Лукич. – Вот так… Вуалетка… Вот что, Митька, беги за угол, на Поварскую, там всегда возле трактира пара-тройка извозчиков торчит – заведение приличное, клиент солидный… Пригони одного сюда, живо! Одна нога уже там!

Митька проворно выскочил.

– Что вы намерены делать, Митрофан Лукич?

– Да ничего особенного, – сказал купец, злорадно улыбаясь. – Помчу я туда, что твой Сивка-Бурка, да зацапаю молодчика на горячем. Посмотрим, на кого он мои денежки мотает…

– Митрофан Лукич! А если там… дама из общества? Всякие бывают амуры…

– Ну и что? – фыркнул купец. – Ежели дама и впрямь из общества, да еще замужем, ей огласка будет хуже смерти. Промолчит, как миленькая. А уж я этого сукина сына в толчки… О! – Он повернулся к окну, поднял указательный палец. – Колеса стучат, Митька быстро расстарался. Ну оголец! Охранное отделение приплел… Вы со мной, конечно, Ахиллий Петрович? Прижмете его вашим дядюшкиным методом – у меня-то никак не получится, мы люди простые, а он склизок, как налим…

– Я?! – удивился Ахиллес. – А уместно ли мне будет…

– А что ж тут неуместного? – возразил Митрофан Лукич. – Я своего вороватого приказчика уличать отправился, вас вот по дороге встретил, вы со мной по благородству духа и отправились, узнав, в чем дело, – чтоб, зная мой крутой нрав, не допустить смертоубийства или там калеченья… И что здесь противного офицерской чести? Ну, Ахиллий Петрович! Дело вы распутали, как заправский Шерлок Холмс, а конца своими глазами и не увидите? Ничего тут неуместного! Никаких нарушений Уголовного уложения, верно вам говорю. Сколько уж таких голубков накрывали в самый неподходящий момент… Что же, не хотите увидеть результат успешного сыска вашего? Все уместно!

Ахиллес поднялся, одернул летнюю рубаху. Ему и в самом деле чертовски хотелось увидеть плоды своих трудов – когда это Шерлок Холмс не появлялся на сцене в финальный момент и не вносил полную ясность? И потом, если подумать… Пожалуй, это как нельзя лучше подходило под категорию офицерских проказ, ни один ревнитель чести не придерется…

…Митрофан Лукич грузно выпрыгнул из пролетки первым и направился во двор, цедя сквозь зубы:

– Есть ли тут черный ход, как не быть… Все устроим в лучшем виде, в точности как мадам Шагарина…

– А если у него черный ход на щеколду заперт? – отчего-то тихо спросил Ахиллес, чувствуя, как и его начинает охватывать охотничий азарт.

– Вышибу, – веско сказал купец. – Силушку подрастерял, но все ж окончательно ею не обижен, на дверь хватит. Это парадные двери делают на совесть, а на черных ходах они хлипконькие.

Он тихонько, на цыпочках, поднялся первым по узкой лестнице, пропахшей кошками и еще чем-то дрянным. Остановился перед нужной дверью, обернулся и вовсе уж шепотом спросил:

– Ахиллий Петрович, а вы револьвер-то взяли?

– Нет, конечно, – сказал Ахиллес, поморщился. – К чему такие крайности, Митрофан Лукич?

– А помните, что Колька вашему Артамошке рассказывал? Про девицу с телефонной станции? У него ж при себе револьверчик, он ей под нос совал, стращал… Вдруг палить начнет…

– Вздор, – сказал Ахиллес, чуть обдумав. – Средь бела дня, в центре города почти? Да и дело, уж простите, довольно-таки копеечное, из-за таких в людей не стреляют…

– Копеечное… а ежели каждая копейка тяжко достается? – проворчал купец. – А так-то вы правы, с чего б ему, не варнак с каторги… Сызмальства в нашем городе обитает, личность всем знакомая… Ну, благословясь…

Он осторожненько потянул на себя двумя пальцами деревянную ручку двери – и она стала отходить, даже не скрипнув. Обернувшись к Ахиллесу и победно ухмыльнувшись, купец вошел первым. Они, стараясь ступать как можно тише, миновали опрятную кухню (сразу видно, давно не использовавшуюся по назначению), купец так же тихо открыл вторую дверь, уже выглядевшую вполне «господски». Ну да, «чистая половина», нечто вроде прихожей, куда выходили три двери. Оба старательно прислушались, потом Пожаров кивнул на одну из дверей, самую близкую. Там, и точно, слышался тихий разговор, какое-то движение.