Что самое удивительное, у него в доме не работала аппаратура. Гарантированные приборы слепли и глохли, отказываясь передать хоть что-то похожее на сигнал. Квартира, которую нашпиговали прослушивающей техникой, молчала.

Это было неприятно, но не непонятно, стоило лишь Андрею Львовичу сделать одно маленькое допущение в своих рассуждениях. Тогда все сразу вставало на свои места.

Андрей Львович мог сделать это допущение, хотя из всех ныне живущих не нашлось бы и трех сотен, которые бы верно его поняли. Впервые в его очень специфической практике ему пришлось бы делать это допущение, но ведь все когда-нибудь происходит впервые.

В мир (Андрей Львович употреблял это слово с маленькой буквы) явилось нечто, что могло оказаться неподвластным даже ему. Что могло оказаться сильнее.

Сильнее там, где Андрей Львович по праву считал себя первым.

Он не хотел делать такого допущения. Он гнал от себя даже саму эту мысль.

«Лену я вам не отдам, — подумал он. — «Антарес» — это мое, попробуйте тронуть, попробуйте отнять».

В работе Андрея Львовича никогда не прельщали материальные выгоды — он довольствовался необходимым — или вопросы возможной славы. Он понимал, что никогда не выйдет за пределы «узкого круга», он был приучен к этому.

Но прикосновение к тайне. К неведомому. Вот что заставляло учащенно биться сердце. Безусловно, фамильная черта.

Еще бы! «Аномал» — термин из лаборатории деда — такого уровня! Явление такого масштаба! Никому раньше не попадался, ни в каких закрытых, спецхранных, оккультно-эзотерических источниках даже упоминания о таком нет.

И вышел на него он, Андрей, внук Андрея, не случайно наткнулся, а — подготовленным, во всеоружии информации и самых изощренных методов исследования… Андрей Львович, наверное, все же мечтал о славе. Лет этак через сто. Тогда его имя могло всплыть, открыться хотя бы такому же, как он сейчас, безвестному и со всех сторон закрытому всевозможными грифами собрату.

Обращаться к тетради деда в сложных случаях, когда требовалось новое решение, стало у него хорошей привычкой. Деды мудры, надо только уметь пользоваться их мудростью. Но поглаживая папку с тетрадью на столе перед собой, Андрей Львович отчего-то не мог отделаться от воспоминания о ее последнем листке, где дед сделал запись за день до смерти.

На чистой странице крупным и твердым почерком была оставлена единственная строка:

«Че в суете мятемся?» — Андрей Критский, ок. 660 г. до Р.Х.»

Равновесие внутри каждого Мира требуется не только одному этому Миру. В равной степени в нем заинтересованы и все другие Миры. Смертоносная буря в океане тоже начинается с волнения малой капли, таков закон сущего.

Поддерживать равновесие своего Мира — задача не из простых. Пожалуй, нет в каждом Мире более сложной и трудной задачи, более необходимой.

И более неблагодарной.

Само устройство Миров, их законы тяготеют к спокойствию и равновесию. Но у любого закона должен быть исполнитель. Того, кому выпадет эта доля, неизбежно коснется тень иных Миров, тех, которые ему назначено не допускать сюда.

Он станет охранять Мир, в котором родился, но уже никогда не сможет чувствовать себя в нем совершенно своим.

И рано или поздно Мир отринет его.

вспышка — цветы — дорога — зеленый газон — вспышка

…еще его пришлось ждать, пока он покупал себе черные очки и купил огромные, закрывшие пол-лица. Шрамы все равно остались видны, но меньше, конечно.

«Мне надо быстрее домой, как вы не понимаете?» — умолял его я.

Мы ехали на такси, большой расход, но я ему был благодарен, хотя перед этим ему опять понадобилось куда-то звонить, а я опять ждал. Он не знал, где можно купить жетоны, называл их «пятнашками».

«В кассе метро», — сказал я.

«Спросите, когда я там был последний раз», — сказал он.

Я ничего не сказал. Эти люди имеют средства не ездить в метро, ну так пусть их. Мне надо было срочно домой, а он глазел по сторонам и всему удивлялся.

Я не знал, поступаю ли правильно, поддавшись на уговоры. Наверное, следовало все-таки заявить, куда положено. Но мне почему-то казалось, что он, тот, который меня уговорил, следит за мной и сейчас. Я видел его глаза. От них веяло какой-то необъяснимой мертвечинной жутью. Они были неотступны, они преследовали меня.

…А возле дома, куда мы по настоянию этого моего конвоира — я ни минуты не сомневался — не подъехали, а подошли пешком из соседнего двора, ко мне подбежала Маргарита Николаевна, бухгалтер-экономист из семнадцатой, и закричала еще издали: «Они только угорели! Только угорели!..» — но я уже уви…