– Так отправьте меня сегодня же домой, зачем тут держать?

Монахиня предупредила меня, что пульсовое давление – симптом высокого артериального давления – у пациентки все еще высокое.

Мы с сестрой Финниган не могли решить, связано ли с гриппом повышенное давление Делии Гарретт, вообще-то типичное после пятого месяца беременности. Какой бы ни была причина гипертензии пациентки, единственным лечением для нее оставались покой и отдых.

– Сочувствую, миссис Гарретт, но ради вашего же блага нам следует за вами наблюдать, пока вам не станет лучше.

Я мыла руки над раковиной, почти наслаждаясь едкостью карболового мыла. Если бы мне не было больно, я бы не поверила, что это и впрямь мыло с карболкой.

Мое внимание привлекла спавшая на левой кровати.

– А как состояние миссис Нунен, сестра?

– Без изменений.

Монахиня хотела сказать: по-прежнему общается с феями. Со вчерашнего дня Айта Нунен пребывала в бреду, она бы и папу римского не заметила, если бы тот приехал из Ватикана ее навестить. Одно хорошо: ее беспамятство носило спокойный характер, а не вылилось в горячечный бред, в котором страдалицы могли буйствовать, драться или плеваться.

– Я ей сделала припарку, – добавила сестра, – как раз перед тем, как она впала в забытье, нужно будет сменить в одиннадцать часов.

Я кивнула. Суета с приготовлением горячего влажного компресса с льняным семенем, который больным клали на грудь, была моим проклятием. Старые медсестры свято верили в целительную силу льняных припарок, а я считала, что эти компрессы ничуть не действеннее обычной бутылки с горячей водой.

– Когда придет сестра Финниган?

– Боюсь, сегодня вам придется положиться только на себя, сестра Пауэр. – Сиделка указала пальцем на потолок. – Сегодня сестра Финниган – за главную в родильном отделении: там сразу четыре роженицы на сносях, а из персонала остался один доктор Прендергаст.

Врачи в больнице были такой же редкостью, как четырехлистный клевер. Пятеро наших врачей ушли на фронт и сейчас служили в Бельгии или во Франции, один (его арестовали за участие в Восстании) все еще сидел в тюрьме Белфаста, а шестеро болели инфлюэнцей.

У меня от волнения пересохло во рту.

– То есть я сегодня за старшую медсестру по отделению?

Сестра Люк едва заметно пожала плечами. Мол, это тот случай, когда нас лучше не спрашивать почему.

Руководство вольно принимать неумные решения – это хотела сказать монахиня? Или мне не стоит жаловаться на новые обязанности, возложенные на мои плечи?

– Медсестра Джоган тоже выбыла из строя, – добавила она.

Я вздохнула. Мари-Луиза Джоган могла бы мне помочь, она была квалифицированной сиделкой, хотя имела мало опыта в акушерстве; в условиях нынешней острой ситуации ей позволили получить сертификат медсестры раньше срока.

– Полагаю, мне дадут в помощь младшую сестру или хотя бы практикантку?

– Полагаю, никого не дадут, медсестра Пауэр.

Монахиня расправила головной плат и застегнула черную пелерину на шее. Она была готова меня покинуть.

– Ну, хотя бы волонтерку? Помощницу?

– Переговорю с руководством, посмотрим, чем можно вам помочь.

Я через силу поблагодарила ночную сиделку.

Едва за ней закрылась дверь, как я засучила рукава, хотя в палате было прохладно. Все под мою ответственность, подумала я. Хочешь не хочешь, а надо взять себя в руки. Нет смысла ныть.

Первым делом – больше света. Я подошла к небольшому окну и раскрыла зеленые жалюзи. Высоко над дублинским портом заметила дирижабль, выслеживавший германские подводные лодки.

Меня учили, что каждому пациенту требуется пространство объемом в тысячу кубических футов или площадью десять на десять футов на каждую кровать. В этой импровизированной палате каждой пациентке отводилась площадь скорее десять на три фута. Крутя рукоятку фрамуги, я приоткрыла ее сверху, чтобы впустить в помещение больше воздуха. Делия Гарретт капризно заметила:

– Тут и так все время сквозняк!

– Вентиляция в палате необходима для скорейшего выздоровления, миссис Гарретт. Хотите, я принесу вам еще одеяло?

– Не беспокойтесь! – И она уткнулась в свой журнал.

Заправленная койка между ней и Айтой Нунен смотрелась немым укором: как могила на моем пути. Мне вспомнилось осунувшееся лицо Эйлин Дивайн, которая держала свои вставные зубы в стакане на тумбочке (каждый рожденный ребенок, похоже, стоил любой жительнице большого города пригоршни зубов). Еще я вспомнила, с каким наслаждением она принимала горячую ванну, которую я ей устроила третьего дня, – первую в жизни, призналась она мне шепотом. Роскошь!