Теперь они пировали вчетвером: Олег почтительно испросил разрешения, чтобы на застольях присутствовал начальник его сторожевого отряда Зигбьерн, а Рюрик на всякий случай, для равновесия, повелел, чтобы к ним присоединился и Вернхир. Два дня стороны присматривались друг к другу, а на третий Рюрик, не любивший пиров и веселья, посчитал, что пора переходить к делам.

– Самые прочные лодьи строят в Новгороде, – сказал он. – А лучшие кормчие – славяне. Нам придется заручиться поддержкой новгородцев, конунг.

– Я думал об этом, князь Рюрик, но без твоей помощи мне не обойтись. Вече не станет разговаривать с моими послами без твоего повеления.

– С послами? – Рюрик усмехнулся. – С послами русов их не заставят говорить никакие повеления. Ты доставишь золото, вернешься, и мы вместе поедем в Новгород. Обещай им, что отменишь пошлину и оплатишь все расходы.

– Я исполню твое повеление, князь Рюрик.

– Это совет. – Рюрик медленно обвел взглядом примолкших воевод. – Нам нужны ваши думы, бояре.

– Я – воин, – помолчав, произнес Вернхир. – Водил славян в битвы. Храбры и упорны в сечи, но луком и копьем владеют лучше, чем мечом.

– Значат ли твои слова, Вернхир, что славян следует использовать в обороне?

– Ты мудр, конунг Олег.

– Дозволь спросить, великий князь. – Зигбьерн почтительно встал.

– Спрашивай сидя, – предложил Рюрик. – У нас пир, а не дума.

– Благодарю, великий князь. – Зигбьерн опустился на место. – Новгородцы вряд ли дадут нам свою дружину, но нельзя ли набрать лучников и копейщиков по их воле?

– Добрая мысль, боярин. Конунг Олег предложит это на вече, я поддержу его.

Так Рюрику удалось перевести раздражавшее его пристрастие русов к пиршествам в привычную для него обстановку военных советов. По молодости лет Олег мало об этом задумывался, но со свойственной ему способностью быстро улавливать новое, извлекая пользу для себя, с благодарностью поддержал старого князя. Однако совещания закончились скорее, чем он и Рюрик предполагали. Выехавший на осмотр дружины Вернхир вернулся утром озабоченным.

– Идет южный ветер, конунг Олег. Старики говорят, что он несет раннюю и бурную весну.

– Твоя дружина готова?

– Я нагоню вас в пути, конунг.

Рюрик поддержал совет своего воеводы, и Олег, срочно собравшись, выехал в тот же день, рассчитывая пересечь Ильмень по ледовой дороге.

А за неделю до выезда везучий Клест, счастливо избежавший как застав варягов, так и разъездов новгородской стражи, в густых сумерках, но в чистом поле был остановлен криком. И замер, понимая, что стрела все равно нагонит его. Уморившись бродить по снегам да лесам, он в тот вечер вышел на дорогу в надежде, что русы далеко, а конные стражники новгородцев вернулись в селенья. Но из сумерек вынырнули как раз всадники, окружили, что-то стали спрашивать. А он ничего не понимал, до смертного ужаса страшась оказаться как в руках новгородцев и варягов Рюрика, так и в руках русов. И только когда его смачно огрели мечом плашмя, испуганно забормотал:

– А вы кто? Кто?

– Мы – роги, – сказал кто-то: Клест боялся поднять голову. – С тобой будет говорить воевода Орогост. Если не хочешь, чтоб подняли на копья, отвечай правду.

Крупный отряд рогов вышел для грабежа и разведки в нарушение всех традиций, поскольку роги, как и русы, зимой не воевали. Как бы там ни было, а Клест обрадовался, потому что роги были едва ли не единственным племенем, которому он не насолил.

– Конунг русов увозит золото Рюрика? – недоверчиво спросил могучий воин в черном плаще: Клест сообразил, что это и есть Орогост.

– Да, воевода, да. – Клест захлебывался словами от желания угодить, угадать, спасти себя любой ценой. – Олег и Рюрик хотят весной идти на Киев. У Олега нет дружины, только стража. Десятка три воев.

– Бруно, отвезешь эту тварь в наши земли, – Орогост сознательно говорил по-славянски, чтобы Клест понял каждое слово. – Если он послан заманить нас в ловушку, поднимешь на копья.

Олег опасался только удара спереди, рассчитывая, что тыл его прикрыт варягами Рюрика и новгородцы вряд ли сумеют незамеченными проскользнуть мимо них. Впереди лежала родная земля, но дружинники отдыхали в зимовьях, и вероятность, что либо кривичи, либо роги смогут просочиться сквозь слабые заслоны, существовала. Снег уже таял, став рыхлым и тяжелым, ни слева, ни справа ударить по нему не могли, и конунг выслал вперед Зигбьерна с двумя десятками отборных воинов, оставив десятку при себе да троих отрядив в тыловой дозор.

Перегруженный обоз двигался медленно, полозья проваливались, и сани – по совету Рюрика он взял новгородские пошевни, обшитые лубом и приспособленные к рыхлому снегу, – ползли днищем по дороге. Рюрик и это учел, дав запасных коней, но приходилось часто останавливаться, чтобы перепрягать их. Вокруг лежала тихая безмятежная гладь, но теплый ветер упруго бил в лицо, и Олег понимал, что Вернхир был прав. Навстречу шла весна.

Из-за этого ветра он и не расслышал ни шума, ни звона мечей позади. Услышал далекий крик, оглянулся, увидел тяжко скачущего всадника и тут же, не раздумывая, приказал отроку: