– Нет-нет, в тот раз я вообще не принимал антибиотики. Там не было ничего серьезного. Всего лишь вирус, подумал я тогда.

– Ну да, обычное дело, – согласился я, но на ум мне не приходил ни один патоген, кроме мононуклеоза, который вызывал бы одновременно воспаление горла и сыпь. Но передо мной был не ребенок и не подросток, которые в основном заражаются этой «болезнью поцелуев». Да и несколько месяцев лихорадки вызывали недоумение. Возможно, тут речь идет о раке? О лейкемии как следствии вируса Эпштейна – Барр? В бланке обследования я написал «мононуклеоз?» и добавил: «анализ крови на лейкемию».

Меня научили первым делом исключать самое худшее.

– Вы выезжали за границу? – спросил я, продолжая двигаться по пунктам списка.

– Я несколько раз в год езжу к друзьям в Нью-Йорк или в Сан-Франциско. Но в экзотических местах типа Африки не бываю.

Ну слава богу, а то эти тропические болезни такие коварные: то черви, то еще какая-нибудь гадость. Я довольно подробно записал историю болезни этого пациента, тщательно осмотрел мужчину и отметил некоторое физическое истощение. Причем это было не сокращение жировой прослойки, а скорее мышечное истощение, какое наблюдается у людей, больных раком или туберкулезом. Да уж, дела неважнецкие, решил я про себя. А может, тут все-таки туберкулез? Так-так, а во рту у пациента тем временем обнаружился белесый налет – тоже хорошего мало. Да и лимфатические узлы припухшие – не только на шее, но по всему телу. Так что же – лейкемия или что-то связанное с иммунной системой? Но селезенка не увеличена, а при этом злокачественном заболевании должна быть больше обычного. И в довершение всего – воспаление легких, причем сухое, без откашливания мокроты. Рак легких? Вряд ли. У него лихорадка, а значит, имеет место какая-то инфекция. Конечно, это может быть пневмония, вызванная каким-нибудь распространенным патогеном типа респираторно-синцитиального, либо аденовируса, либо атипичной бактерией вроде хламидии (Chlamydia pneumoniae), микоплазмы (Mycoplasma pneumoniae) либо легионеллы (Legionella pneumoniae). Короче говоря, один из многочисленных видов пневмоний. Мне всегда казалось, что я неплохо запоминаю информацию из учебников. Тут еще примечательным было то, что лихорадка проявлялась только в ночной период. Значит, вполне можно предположить туберкулез. С другой стороны, у него ничего не откашливается. А в случае туберкулеза должно бы: кровь, слизь, все прелести. «Вам достается сложный вопрос», – как говорил Йорн Йортинг, ведущий популярной радиопередачи «Вы звоните – мы играем», когда бедняга-слушатель дозванивался на нечетной минуте.

Необходимо было взять кровь и сделать рентген. Я знал, что профессор в лаборатории любит брать как можно больше проб. Он всегда настаивал на множестве анализов, так что весь оставшийся день приходилось разбираться, куда какую из них послать, и всегда находилось несколько, предназначенных для отправки в Англию или Германию. Это вам не просто спуститься в лабораторию. Но что мы имеем в данном случае? Либо это что-то совсем простое, и тогда я в состоянии диагностировать заболевание самостоятельно. Либо тут несколько заболеваний одновременно, что сбивает меня с толку. Либо же это какая-то незнакомая мне болезнь. Возможно, я имею дело с ситуацией, когда врачи, хорошенько подумав, назначают пациенту какое-либо лекарство и наблюдают, что происходит. А потом дают другой медикамент, внимательно следя за изменениями. Видимо, так и следует поступить. Случай не срочный, это вам не нож в сердце, так что время у меня еще есть. Я чувствовал себя одураченным, как Дональд Дак, а дело-то, вероятно, простое, как пять копеек. Я решил для начала взять стандартный анализ крови и поговорить с одним из врачей отделения. Отправив пациента на госпитализацию в блок № 4, я взял ворох своих заметок и записал их на карманный диктофон. Затем позвонил врачу отделения и подробно изложил ему всю историю болезни. Спустился в зал для утренних совещаний и принялся листать медицинский справочник. «Найдись, найдись же!» – напевал я себе под нос. Между симптомами нового пациента должна быть логическая связь! Наступил вечер, больницу окутала тишина. Немного жутковато, но в то же время очень спокойно, подумал я. А еще как-то одиноко. Я начал зевать. Спустя полчаса снова раздался звуковой сигнал. Я так и не прояснил ситуацию с новым пациентом, зато освежил в памяти диагностику некоторых вирусных и раковых заболеваний.

И опять – дзынь, дзынь, дзынь. Я перезвонил в регистратуру, чтобы узнать, зачем понадобился им на этот раз.

– Сейчас доставят на скорой шестилетнего мальчика, срочно приходите. Подозрение на острый менингит.

И я потрусил в приемное отделение, про себя повторяя последовательность действий. В свое время я выучил процедуру наизусть: это не тот случай, когда есть время думать и вспоминать. Ребенка привезли в полубессознательном состоянии, он весь горел. Родители пребывали в панике.

– Он сегодня играл в футбол, все было в порядке. А потом у него заболела голова, поднялась температура, и он потерял сознание.

Симптоматика, типичная для менингита, или воспаления мозговых оболочек.

– У него нет аллергии на пенициллин? Хронические заболевания? – спрашивал я, когда мы завозили каталку в палату, оставляя родителей в коридоре.

– Нет-нет, он совершенно здоровый ребенок! – успела крикнуть мать, прежде чем дверь закрылась.

Прошло всего шесть минут после доставки пациента, а ему уже дали наркоз, начали искусственную вентиляцию легких, поставили капельницу, взяли пробы крови и сделали люмбальную пункцию! В палату вошел дежурный врач.

– Смотри! – шепнул он мне, указывая на крошечные точки на грудной клетке мальчика. – Петехии.

Петехии – небольшие точечные кровоизлияния – верный признак, что менингитная бактерия проникла в кровяное русло. Дежурный врач ввел первую дозу пенициллина и остался в палате. Мы с другим медиком спустились в лабораторию, чтобы изучить под микроскопом спинномозговую жидкость. Небольшое ее количество мы отделили в пробирку для микробиологов, которые придут утром. Врач показал мне бактерии:

– Они вытянутые, имеют форму бобов, сцеплены парами. Это стопроцентный менингококк. От менингита можно умереть за несколько часов. К счастью, они чувствительны к пенициллину. Пойдем обратно в палату.

Я и сам прекрасно знал все это. Только я не подозревал, что спустя час после введения пенициллина состояние ребенка может ухудшиться. Именно так и произошло. У мальчика внезапно упало давление, кровообращение почти остановилось, внутренние органы вот-вот начнут отказывать. В медицинской терминологии это состояние называется «септический шок». Я бросился в отделение, чтобы немедленно начать переливание плазмы, после чего артериальное давление пришло в норму. Затем подправил настройки дыхательного аппарата, чтобы углекислый газ интенсивнее выводился из легких, таким образом ослабив давление в воспаленном опухшем мозге. Я сделал все, что мог.

– Видимо, токсины высвобождаются с поверхности бактерий, когда пенициллин их убивает, – предположил мой коллега.

Я печально взглянул на него:

– И что мы будем с этим делать?

– Ничего. Тут ничего не сделаешь. Я читал о докторе Галаносе из Фрайбурга – он занимается исследованием ядовитых бактериальных веществ, эндотоксинов – как они ведут себя и каким образом некоторые антитела способны с ними бороться. Но в данный момент нам это ничем не поможет.

Мысли о докторе Галаносе из Фрайбурга надолго засели в моей голове.