– Довольно старая, а, брат?- сказал он с улыбкой, когда Соллис приблизился. “Не могу припомнить ничего подобного со времен восстания разбойников, а это было больше десяти лет назад.
– Конечно, тогда мы были воинами. Нищие, бездушные негодяи, но все же люди.”

“Тебе надо отдохнуть, брат, - сказал Соллис, опускаясь на корточки и протягивая руки к огню. Теперь, когда неистовство битвы угасло, горный холод вернулся с удвоенной силой. Он и раньше замечал, как обостряются ощущения после боя, словно тело напоминает себе, что оно все еще живо.

“Думаю, скоро я получу все, что мне нужно, - ответил Оськин с едва заметным смешком.

И тут Соллис увидел, как бледна его кожа на фоне темной маски бороды, как влажно блестят глаза. Соллис перевел взгляд ниже, заметив, как брат крепко прижимает левую руку к груди. Протянув руку, он откинул плащ Оськина в сторону, открыв рваную дыру на его куртке и окровавленную повязку под ней.

“Я позову нашу сестру, - сказал он, начиная подниматься.

– Оставь ее в покое, - сказал Оськин. Мягкая, но твердая настойчивость в его голосе заставила Соллиса остановиться. Он встретился взглядом с Оськиным, найдя в нем потребность, мольбу о понимании. “Я узнаю смертельную рану, когда вижу ее, - продолжал Оськин.
– Большой ублюдок-обезьяна поймал меня на удачу. Он снес ему за это голову, но не раньше, чем оставил один из своих когтей внутри. Слишком глубоко, чтобы его можно было вытащить. Я чувствую, как он движется. Оськин поморщился, черты его лица напряглись от боли. Соллис наклонился вперед и схватил брата за плечо, чтобы тот не упал в огонь. Красноухий издал пронзительный вой и прижалась носом к своему хозяину, хвост двигался с бешеной энергией.

– Хороший щенок, - сказал Оськин, проводя дрожащей рукой по голове собаки.
– Лучшее, что я когда-либо вырастил. Ты ведь позаботишься о нем, правда, брат?”

– Обязательно, - сказал Соллис. Почувствовав, что Оськин еще больше осунулся, он протянул руку, чтобы схватить его за плечи и осторожно уложить на спину.

– Умираю среди Лонаков, - пробормотал Оськин с горьким вздохом.
– Моя награда за жизнь в Ордене. Возможно, это наказание за то, что я так их ненавижу. Ненависть-это не от веры после смерти.-”

Он дернулся в объятиях Соллиса, издав болезненный крик, который эхом разнесся по замку, притягивая Элеру к себе.
– Старый дурак, - сказала она, увидев его повязку. Теперь она была насквозь пропитана кровью, потоки которой стекали по его боку. “Почему ты не пришел ко мне?”

– Оставь это, - сказала Соллис, наклоняясь ниже, чтобы осмотреть рану.
– Пожалуйста, сестра.”

Она отстранилась, на мгновение встретившись с ним взглядом, прежде чем отвернуться. “У меня есть кое-что, что облегчит его боль, - сказала она, вставая и направляясь к одной из своих седельных сумок.

– Соллис, - прошептал Оськин, подзывая его ближе.
– Знак ... знак, о котором ты говорил...
– его голос понизился до хрипа, когда Соллис наклонился и приложил ухо к его губам.
– Конюшня ... третье стойло от ворот ...
– он замолчал, и его дыхание коснулось щеки Соллиса. Раз, другой, и больше ничего.

– Красный цветок с толченым зеленым хмелем” - сказала Элера, возвращаясь с бутылкой в руке. “Я никогда не встречала боли, которую он не мог бы прогнать...
– она замолчала, увидев, как Соллис снимает медальон слепого воина с шеи Оськина. Когда Соллис натянул плащ Оськина на лицо, скулеж Красноухого превратился в жалобный вой, наполнивший замок и притянувший Лонака ближе.

“Вы сжигаете своих мертвецов, не так ли?-Спросил Фел-ахким, глядя на безжизненное тело Оськина.

– Мы не можем тратить топливо, - сказал Соллис.

– Рассвет быстро приближается. Строитель мотнул головой в сторону своих товарищей, которые, как положено, подошли, чтобы поднять тело Оськина.
– Человек, который сражается рядом с тобой, заслуживает уважения в смерти. Синий плащ он или нет.”

Они сложили все дрова, какие смогли собрать, в центре двора, несколько осколков от старых разрушенных ворот и хворост, оставшийся от изготовления фашин. Труп Оськина был положен на него, после чего Лонаки использовали свои скудные запасы лампадного масла, чтобы развести костер. Один из воинов освободил Сментила от дежурства на вершине башни, и он произнес свое завещание, пока Соллис зажигал факел.

"Этот человек был моим братом по Вере", - подитожил Сментил. И мой друг по жизни. Он никогда не колебался ни в том, ни в другом отношении. Он опустил руки и, повернувшись к Соллису, выжидательно кивнул.

Соллис предпочел говорить по-Лонакски, чувствуя, что собравшиеся изгнанные клинки заслужили подобающую вежливость за проявленное внимание. “Этот человек был моим братом, - начал он. “И он многому меня научил. Он научил меня идти по следу, проложенному по голому камню. Как читать песню ветра в горах. Как можно доверять нюху хорошо воспитанной собаки. Но он приберег свой лучший урок для последнего вздоха: нехорошо умирать в сожалении, отчаявшись в ненависти, которую ты лелеял в жизни.”

Несмотря на их готовность уважать обычаи Мерима, Соллис все еще не видел никаких признаков того, что его слова вызвали какое-то дополнительное уважение среди Лонаков. Скорее, все они продолжали демонстрировать лишь суровое, неохотное уважение. Подавив вздох, он поднес факел к костру и отступил на несколько шагов, когда пламя охватило его. Оно быстро окутало тело Оськина, вызвав еще один жалобный вой Красноухого. Собака опустилась на живот и попыталась подползти к огню, но остановилась, когда Элера присела и успокаивающе провела рукой по его шкуре.