Через несколько секунд мама уже открывает водительскую дверь машины мистера Гиллори – винтажного кремового «Меркьюри Комет». Затем она тянется через сиденье и открывает для меня дверь с пассажирской стороны.

– Ты взяла его ключи? Зачем ты это сделала?

В свете фонаря черты ее лица выглядят резкими.

– Кэйтелин, в машину. У нас нет на это времени.

Я понимаю, что мама ведет себя так, потому что она любит меня и заботится обо мне и хочет, чтобы у меня было то, чего никогда не было в ее детстве: безопасность. Именно поэтому я никогда не отказывалась следовать ее правилам; я просто обходила их. И да, мне по-прежнему приходилось иметь дело с ее паранойей, но я могу сказать, что она изо всех сил старается оградить меня от нее. Так что я не возражала против запрета на социальные сети и того, что каждый новый знакомый должен получить ее одобрение.

В конце концов, мне кажется, я ко многому легко отношусь, но угонять машину соседа? Это настолько неправильно, что пересиливает потрясение, до этого заставлявшее меня молчать.

– Мы не можем просто так забрать машину мистера Гиллори. Почему мы не можем поехать на нашей? Или, еще лучше, зачем нам вообще уезжать?

– Мы позаботимся о том, чтобы вернуть ее, но…

У меня за спиной раздается вой сигнализации. Из нашего дома.

Вытаращив глаза, мама смотрит мне через плечо, и впервые в жизни я слышу, как она ругается. Потом она произносит:

– Мы опоздали.

Мы опоздали.

Понятия не имею, что это значит.

Я лишь вижу, что мама выглядит так, будто на нашем пути торнадо. Оглянувшись назад, на наш дом, я замечаю, как кто-то проходит мимо окна спальни на втором этаже.

Я сажусь в машину.

– Пожалуйста, – говорю я неожиданно охрипшим голосом. – Что происходит?

Вместо ответа мама выезжает со двора, обращая больше внимания на зеркала, чем на дорогу впереди. Обернувшись, я вижу, как темная фигура выпрыгивает на улицу со двора мистера Гиллори. Она пускается бежать за нами.

Мы объезжаем припаркованную машину, а затем нас выносит на тротуар – сделав резкий поворот, мама с трудом справляется со старой машиной, у которой нет усилителя руля.

– Пристегнись.

У меня так сильно дрожат руки, что пристегнуть ремень удается только с третьей попытки. Какая-то машина, которую я не заметила раньше, врезается в нас, и моя голова ударяется об окно так сильно, что перед глазами вспыхивают искры. Я моргаю, оглушенная болью, осколки стекла дождем сыплются на меня. Та машина отстает от нашей – то есть от машины мистера Гиллори, – раздается скрежет металла, и картинка снова обретает четкость.

– Ты в порядке? Кэйтелин, ответь мне! – Машину разворачивает, когда мама резко тормозит, а затем снова включает первую передачу.

– Я в порядке.

На самом деле, конечно, нет. Еще никогда в жизни я не была настолько не в порядке. Несмотря на то что через несколько минут мы теряем из виду другую машину, мама то и дело бросает быстрые взгляды на зеркала – от попыток уследить за тем, куда она смотрит, у меня начинает ужасно болеть голова. Я больше ничего не говорю – даже когда двадцать минут спустя она заезжает на парковку у аптеки «Walgreens».

– Вернусь через восемь минут. Не двигайся.

И она оставляет меня одну. Я вижу, как она проходит мимо десятка машин, затем резко останавливается, опирается на капот белого минивэна. Ее тошнит. Потом она выпрямляется и заходит в магазин.

Оглушенная, я чувствую, как из десятков мелких порезов на руках сочится кровь. Сбоку по голове стекает что-то теплое. Я касаюсь этого места, потом смотрю на пальцы и едва успеваю открыть дверь, прежде чем стошнить.

Безуспешно попытавшись закрыть помятую дверь, я просто сижу и смотрю в никуда, совершенно не веря в происходящее. Я как раз собираюсь попробовать разобраться с дверью еще раз, когда вижу, как мама выходит из магазина с плотно набитыми пластиковыми пакетами в руках. Она направляется не к своей двери, а к моей, и легко распахивает ее. Затем она просовывает руку мне за спину и помогает мне выбраться из машины, тщательно стараясь не запачкаться в моей рвоте. У меня кружится голова, но, по крайней мере, меня больше не тошнит.

В свободной руке у нее связка ключей. Она поднимает ее, и неподалеку раздается писк отключенной сигнализации. Мама подводит меня к пассажирскому сиденью своей новой машины – серебристого цвета – и пристегивает меня. Прежде чем закрыть дверь, она на секунду застывает, явно глядя на кровь, накапавшую на мое плечо.

– С тобой все будет в порядке, – говорит она, резко дернув подбородком, но, когда она загружает пакеты на заднее сиденье, их шорох вызывает дрожь.

Я понимаю, что ужасно далека от состояния, которое называется «в порядке» – особенно когда замечаю огромный запас протеиновых батончиков и бутылок с водой, а также столько наборов первой помощи, что хватило бы открыть больницу. Мама забирается на водительское сиденье.

– Мы угоняем еще одну машину, – произношу я. Наверное, у меня шок. Иначе я вряд ли смогла бы произнести это настолько спокойно. – Машину покупателя, которого мы даже не знаем.

– Нет, – поправив зеркала, она выезжает с парковки. – Не покупателя, а сотрудника.

Прежде чем я успею спросить, какая разница, она поясняет:

– Обычный покупатель выйдет из магазина намного раньше, чем человек, который должен сначала закончить смену. Надеюсь. Мне нужно по крайней мере два часа, прежде чем он сообщит об угоне.