2 Солженицын А.
– Демченко В. И.

3 Солженицын А.
– Прохватилову В. А.

4 Солженицын А.
– Коцюбе О. Е.

В этих отрывках просвечивают главные установки Александра Исаевича, необходимые для становления писателя:

1) литература, писательство не должны служить средством к существованию;

2) быть писателем - научиться у кого-то невозможно, только самому можно им стать.

И то и другое сам Солженицын блестяще подтверждает. Жизнь его сложилась так, что ему не нужно было делать литературу средством к существованию, хотя и не всегда он эти средства добывал сам. И, конечно, это помогло ему стать раскрепощенным, свободным писателем. Что же касается второго пункта, то Александр Исаевич даже исполнителям отказывал в потребности иметь руководи-теля. Ему непонятно было, например, мое стремление заниматься музыкой с кем-то, кто был бы для меня авторитетом. "Меня же никто не учил!" - ставил он мне себя в пример, забывая, что исполни-тельство - не самотворчество, а подчинение себя, растворение себя в творчестве другого.

Прочтя рассказы юных авторов и даже написав две рецензии, Александр Исаевич будто и рад, но одновременно досадует...

"...Нужно нам постепенно заводить папку рукописей прочтенных и рецензированных", - пишет он мне 24 января1. (Значит, собирается и впредь читать и рецензировать.)

"Написанную рецензию, - продолжает он, - нарочно пометил 7.2., чтоб не очень быстро. Можешь отправить - 8.2, обе.

С письмами разделался почти начисто! (день убил).

Не принимай больше рукописей!
– Это убийство моей души..."

Одним словом, начав за здравие, кончил за упокой! И ничего в этом нет удивительного: хочется и помочь молодому автору, и указать ему правильный путь, но... вспомним еще даже молодого Солженицына - Нержина.

"Для Глеба Нержина всю его молодость гремел немой набат!
– и неисторжимо укоренялось в нем решение: узнать и понять! узнать и понять!"2

1 Солженицын А.
– Решетовской Н.

2 Солженицын А. В круге первом.

А позже, узнав, Солженицын услышал и другой набат: поведать людям! поведать людям! А для того надо объять необъятное!.. И где же найти время для другого? хотя бы вот для них, для начинающих авторов?..

Совсем скоро пришло письмо от одного, М. М. Просекина. Но этому автору Александр Исаевич, оказывается, помог, и сам того не подозревая:

"...раньше я много публиковал рассказов, но ни один из них не нравился мне, потому что писаны они неискренне. Прочитав Вашу книгу "Один день Ивана Денисовича", мне стало стыдно обманы-вать читателей, и я длительное время не брался за перо. Недавно появилось желание попытаться изобразить жизнь такою, какой она видится мне. Получилось это или нет - не могу судить..."

Приди письмо на две недели раньше, может быть, Александр Исаевич и ответил бы автору. А так - момент был упущен: письмо, а то и рукопись (не могу проверить, была ли от него) остались без ответа.

В ту пору пришло письмо и от уже сложившегося писателя - Володина, который только что прочел "Раковый корпус". Он писал:

"Дорогой Александр Исаевич!

Когда я начал читать Вашу книгу, у меня было так скверно на душе, как давно уже не было, в самые худшие времена. Так уж получилось. У Вас несколько раз об этом говорится: "не в море тону, а в луже". Я тонул в луже. Как быстро по мере чтения исчезло это состояние! Сначала я стал жить Вашей книгой, а не своей, суетной к этому времени жизнью. Потом помимо книги я стал жить своими лучшими, хотя и трудными воспоминаниями о многих близких мне людях, и, наконец, мне кажется, я стал способен, не знаю надолго ли, к новой, другой жизни, в которой будет больше жестокого, тяжелого понимания, но зато и больше силы быть счастливым ее простыми радостями.

Сама жизнь, - продолжал Володин, - поставила Вас в такую точку, откуда она видна под самым широким углом.

Вы оказались единственным в стране художником, который работает "вне ящика", видите все не изнутри него, но извне, Вы видите и ящик этот, в котором так или иначе, кто жужжа, кто стеная, бьемся мы.

Эта свобода трудна. Наверно, она обрекает на многие страдания, может быть - на одиночество, на страх не быть услышанным, не знаю, на что еще. Но она же, эта свобода, дает Вам так много - и сейчас, и на долгие годы вперед, когда уже не будет ни Вас, ни нас..."1.

В одном только Володин был не прав: страха не быть услышанным у Александра Исаевича к этому времени уже не было. Он будет услышан! И скоро! Пусть не самым обычным, проторенным путем, но все равно будет!

А все же и на свободу творчества Солженицына было произведено покушение. Чтобы поддержать материально, чтобы были у него официальные денежные поступления, Александра Исаевича как-то уговорили заключить с Мосфильмом договор на сценарий. А писать - душа не лежит. Попросил отсрочки. И 5 января из Мосфильма пришло письмо: "Объединение согласно пролонгировать по Вашей просьбе срок сдачи литературного сценария "Тунеядец" (прежнее название "От четверга до среды") до 1 августа 1968 г.".

Но и к августу сценарий готов не будет. Снова будет дана отсрочка. А когда, наконец, осенью 68-го мой муж сядет за этот сценарий, я услышу от него: "Это не нравственно: писать то, что можно не писать"2.

1 В то время "Раковый корпус" распространялся в самиздате

2 Из моего дневника.

Еще был у меня с визитом один почитатель Солженицына, который ради него даже стал рязанцем. Рассказал, что на "Олимпе" (общество рязанских книголюбов) одна юная рязанская сказочница (сотрудница музея) прочла новую свою сказку. Сказка была о том, как к слону, который один валит деревья, приползли две букашки и спросили его, зачем он это делает. "Дорогу людям делаю", - ответил им слон. А букашки спрашивают: "А пойдут ли люди по этой дороге?.."