Надя выбегала высматривать почтальона. Она писала мужу, писала его друзьям, писала его начальникам - все молчали, как заговоренные.

Весной сорок пятого года что ни вечер - лупили в небо артиллерийские салюты, брали, брали, брали города - Кенигсберг, Франкфурт, Берлин, Прагу.

А писем - не было. Свет мерк. Ничего не хотелось делать. Но нельзя было опускаться! Если он жив и вернётся - он упрекнёт её в упущенном времени. И она измождала себя целодневным трудом - и только ночью плакала".

Последнее письмо мужа я получила в самом начале марта. Прошло не больше недели, как вдруг, вместо ожидаемого очередного письма, ко мне возвратилась моя собственная открытка. На ней надпись: "Адресат выбыл из части".

Я - в панике. Сразу написала Сане, Пашкину, который для меня после знакомства в мае - июне 44-го года был просто Арсений Алексеевич, написала Илье Соломину. Они, конечно, ответят мне, если не сам Саня.

Лида тоже послала запросы Пашкину и Мельникову. Если не будет ответа, утешала она меня,- значит все они поменяли полевую почту, и ясно, что всё хорошо!

Пытался успокоить меня и капитан-хирург Кирилл Симонян, воевавший где-то неподалёку от Сани в Восточной Пруссии:

"Наша армия не так нежно воспитана, чтобы скрывать от семьи истину о погибших. И если бы Саня был ранен, то почтальон бы написал на письме: ранен такого-то числа. Или убит".

Прошёл месяц после возвращения моей открытки. Месяц, в течение которого никто не узнавал меня. Я жила чисто автоматически... Делала то, что было нужно; старалась всё делать хорошо и добросовестно, зная и понимая, что Саня не простил бы мне, если бы я вела себя иначе. (К этому времени я была уже аспиранткой.) Но никто не слышал больше моего смеха, не видел улыбки на лице. Ассистентка Зоя Браславская, с которой мы так привязались друг к другу, всё спрашивала:

"Наташенька, когда же я услышу твой звонкий голосок?.."

Днём держалась, а вечерами плакала, уткнувшись в подушку...

То ли 10-го, то ли 11-го апреля почтальон принёс письмо от Соломина. Писал Илья не мне, а маме, что само по себе, было странным. Пугающе звучало уже начало письма:

"Сейчас обстоятельства сложились так, что я должен вам написать. Вас, конечно, интересует судьба Сани, почему он не пишет и что с ним..."

Но дальше успокаивал:

"Он отозван из нашей части. Зачем и куда сейчас не могу сообщить. Я знаю только, что он жив и здоров, и больше ничего, а также, что ничего плохого с ним не будет".

Что это - спецзадание?.. Мне приходилось слышать, что такие бывают...

Но почему же тогда вновь тревожащая нотка?

"Очень прошу вас, не волнуйтесь, а также помогите Наташе".

Но мы не могли не волноваться. Даже если это спецзадание. Мало ли какие они бывают? Иногда даже очень опасные... Но ведь Илья заверяет, что Саня "жив, здоров, что ничего плохого с ним не будет".

"...Человеческое сердце, никогда не желающее примириться с необратимым, стало придумывать небылицы - может быть, заслан в глубокую разведку? Может быть, выполняет спецзадание? Поколению, воспитанному в подозрительности и секретности, мерещились тайны там, где их не было".

Настал день 9 мая 1945 года.

"...Безумные от радости люди бегали по безумным улицам. И кто-то стрелял из пистолета в воздух. И все динамики Советского Союза разносили победные марши над израненной, голодной страной".

Каким несказанно счастливым мог бы оказаться для меня этот день! Если бы... Впрочем, теперь появилась надежда, что Саня даст о себе знать...

Но и ещё месяц прошёл, а писем... не было. Подозрительно долго не получала писем и Антонина Васильевна от Коки. Почему так?..

Ответов на её запросы тоже не было. Она была в большом волнении... Как-то передала мне слова Кокиной бабушки: "Почему... оба?"

Почему оба?..

Я думала об этом и в тот момент, когда пришло второе письмо от Соломина. Оно должно было разрешить загадку...

"Отъезд был неожиданным..."

"Мы с ним даже не могли поговорить, поэтому и не удивляйтесь, что он не смог вам ничего сообщить..."

"Не могли?"... Если бы Илья написал "не успели" - было бы понятнее. Что значит "не могли"?.. Кто-то не разрешил? Кто?..

"Писем от него не ждите, ибо писать он вам не в состоянии. Запросов также никаких не делай, ибо это в лучшем случае бесполезно..."

Почему "в лучшем случае"? А в... худшем?..

"Ну, слава богу, теперь всё кончено. (Речь шла о конце боёв.) Между прочим, это никакой роли на отъезд Сани не сыграло".

Это означало, что Санино исчезновение не имело никакого отношения к службе, к боям, к войне. Единственное, что может быть,- это...

Я кинулась к письмам, которые привезла с фронта.