— Хочешь ограбить меня, дорогуша? — орал корпулентный продавец, потрясая кочнами цветной капусты, по одному в каждой руке. — Подходи и грабь! Я готов. Я хочу этого и в душе уже это пережил.

— Это вы-то проголодались, сержант? — Барнаби не скрывал раздражения. Способность Троя поглощать массу высококалорийной пищи, не ощущая впоследствии давления поясного ремня, всегда уязвляла старшего инспектора. — Да вы только что умяли половину продовольственного склада Хантли и Палмера. Как, скажите на милость, вы можете быть голодны?!

— Может, заскочим в столовую, переждем это безобразие? — Трой покраснел и энергично ткнул пальцем в сторону пробки, медленно ползущей по Хай-стрит. — После того как поговорим с миссис Хаттон. Кстати… Только дьявола помяни, как он и появится…

Они застряли как раз напротив антикварной лавки. На двери висела табличка «Закрыто». Гобелен в витрине изображал сцену веселой пирушки в духе Брейгеля. Румяные бюргеры за столами из неструганых досок содвигали исходящие пеной пивные кружки, сдобная плоть их женщин в белоснежных плоеных воротниках едва не выпадала из корсажей, дети в грубых башмаках глубоко вгрызались в аппетитные краюхи, набивая рты хлебом, а какой-то подвыпивший весельчак упал лицом в грязь, да так и лежал. Трой задумчиво рассматривал гобелен.

— Немного похоже на то, как у нас празднуют Рождество, — сказал он.

Нет ответа. «И чего я надрываюсь? — спросил он себя. — Прямо наизнанку вывернуться готов, чтобы внести немного веселья в эту собачью жизнь, и что? Лучше поберечь силы. Повешу-ка я, пожалуй, дракона миссис Клэптон на заднее стекло: „Спасибо, что не смеетесь у нас в машине“».

— Странно, что закрыто в среду. Казалось бы, самый бойкий день.

— Возможно, она узнала про Хедли. Наверно, позвонили один другому. Но, может быть, хозяйка еще здесь. Кажется, тут как раз образовался небольшой зазор, выруливайте…

Трой крутанул руль.

— Я же сказал, что зазор небольшой!

— Хорошо, хорошо, — едко, как всегда, когда кто-то критиковал стиль его вождения, процедил Трой. Подумаешь… Протиснулся ювелирно. Даже краску не содрал.

Он затормозил на просторной стоянке позади магазинчика. Антикварный делил его с соседним книжным под названием «Черный дрозд». На стоянке были припаркованы грузовой фургон «форд» и красный «порше» в прекрасном состоянии. На массивной задней двери лавки древностей была установлена система охранной сигнализации «Бритиш телеком». Саму дверь оснастили врезными замками, а длинные прямоугольные окна по обе стороны от нее забрали металлическими прутьями.

Барнаби постучал, сначала тихонько, потом посильнее. Никто не отзывался — и, похоже, не отозвался бы, даже если бы они таранили дверь бетонной плитой. Барнаби приложил ухо к двери, но ничего не уловил. Трой просунул руку между прутьями на окнах и постучал по стеклу.

— Внутри кто-то есть, шеф. По-моему, сейчас откроют. — Он снял головной убор и, пригладив волосы, надел под другим углом, с претензией на щеголеватость. Потом поднял воротник пальто и завершил преображение полуулыбкой, теплой и, как он полагал, загадочной. В окне промелькнул неясный силуэт и послышался многообещающе хрипловатый голос:

— Кто там?

— Каустонский уголовный розыск, миссис Хаттон, — ответил Барнаби. — Мы хотели бы переговорить с вами.

Внутри отодвинули засов. Потом второй, потяжелее, явно нуждающийся в смазке. Звякнула цепочка. Повернулся ключ в замке. Трой затаил дыхание, сообразил вдруг, что легкая, но победительная улыбка сползла с его губ и тут же торопливо нацепил ее снова.

— Не стоит, Гевин.

— Сэр?

— Она старовата для вас.

Улыбка исчезла. Трой смутился. И смутило сержанта не то обстоятельство, что прочли его мысли. Он давно убедился, что шеф это умеет (и даже слишком хорошо). Просто он посчитал еретическим само предположение, что особа, которой денег некуда девать, имеет «срок годности».

— Входите.

Лора Хаттон стояла на пороге, прикрывая ладонью лицо. Барнаби показал ей удостоверение. Она на него даже не взглянула, повернулась и пошла в сторону крошечного офиса, выгороженного стенками из стекла и досок, в углу просторного, с высоким потолком зала.

Барнаби огляделся. Все здесь напоминало реквизиторский цех любительского театра, в котором играла Джойс. Предметы мебели, громоздящиеся один на другой, картины, нередко повернутые лицом к стене. Украшения. Картонные коробки с наклеенными на них номерами лотов, набитые старыми столовыми приборами и другой домашней утварью.

В офисе стоял антикварный письменный стол, такой крошечный, что его едва удавалось разглядеть под «макинтошем», телефоном, факсом и автоответчиком. Пахло душистым мылом. Барнаби догадался, что хозяйка, должно быть, сразу услышала их стук, но вынуждена была ополоснуть лицо над хорошеньким, в цветочках, тазом для умывания, прежде чем пойти открывать. Если она таким образом надеялась скрыть следы слез, то потерпела неудачу.

Горестная гримаса искажала лицо Лоры, и стоило Барнаби извиниться за вторжение, как ее предательски заблестевшие глаза вновь наполнились слезами. «Ну наконец-то, — подумал инспектор, — кто-то плачет по Джеральду Хедли».