– Земля ему пухом… – вырвалось у Клары. – Но… Клим Пантелеевич, я тронута вашей порядочностью и благодарна за то внимание, которое вы уделяете одинокой, запутавшейся в своих чувствах женщине, – почти шепотом проговорила Клара. Она приблизилась так близко, что Ардашев почувствовал ее дыхание. – Горничная отпросилась домой, и мы могли бы… некоторое время… попить чаю…

– Благодарю вас за предложение, но мне пора. Честь имею. – Прервав на полуслове хозяйку, Клим Пантелеевич откланялся. Во дворе он остановился, зачем-то внимательно осмотрел калитку и вышел на улицу.

Город отходил ко сну. На ночь люди затворяли наглухо ставни и, ложась спать, задували керосиновые лампы. Лето заканчивалось. Пройдет еще месяц, и начнут горожане опять вставлять вынутые весной вторые рамы, заклеивать и замазывать оконные щели. Осень в Ставрополе всегда подкрадывается незаметно, как старость или внезапная роковая болезнь.

Повернув за угол, отставной коллежский советник оглянулся, перешел на другую сторону улицы и, почти растворившись в ночной темноте, неслышно ступая, пошел… назад.

– Сколко эще ждат? – раздраженно проговорил кавказец, томясь в ожидании.

– Потерпи, Рамазан, недолго осталось, – успокаивал напарника молодой человек в кепке, выглядывая из-за густых веток боярышника, бурно растущего на чьем-то полисаднике. – Ну вот, похоже, он ушел. Пора, – прошептал Евсеев и подкрался к дому.

Через неплотно закрытые ставни и слегка задвинутую штору виднелся край зеркала, а в нем, освещенное тусклым светом фотогеновой лампы, отражалось очертание красивой, но уставшей женщины с распущенными волосами, в задумчивости рассматривающей еще не тронутое морщинами лицо. Горец, пораженный увиденным, восторженно зацокал языком и вслед за Михаилом вошел в калитку, закрыв ее изнутри.

Входная двухстворчатая дверь была заперта. Из-за пояса Рамазан достал небольшой ломик и согнутый из проволоки крюк. Сделав фомкой щель между двумя половинками вверху и внизу, он согнутой отмычкой без труда открыл поочередно обе задвижки у неподвижной части двери, после чего легко отворилась основная. Войдя в дом, они тихо пробирались по темному коридору в направлении тусклой полоски света у дальней комнаты и ненароком зацепили китайскую вазу, громко разлетевшуюся вдребезги. Таиться теперь не было смысла.

Услышав шум, испуганная женщина бросилась к замку, успев повернуть ключ на один оборот, но это ее не спасло. От сильного удара дверь с шумом распахнулась, едва не сорвавшись с петель, и в помещение ворвались двое незнакомцев. Парализованная страхом, Клара от неожиданности втянула голову в плечи, в страхе переводя глаза с одного незваного гостя на другого, попятилась назад и, заикаясь от ужаса, спросила:

– Чт-то в-вам н-нуж-но?

– Ты нужьна, ты, моя красавыца, – облизывая пересохшие от похотливого желания губы, проговорил горец и криво усмехнулся.

– Сначала дело, Рамазан, – остановил напарника Михаил и еще ближе подошел к напуганной до полусмерти хозяйке дома, став в самом центре небольшой комнаты с высоким потолком. Подвесная керосиновая лампа-молния с цилиндрическим фитилем и прозрачным стеклянным резервуаром мирно коптила над его головой.

– Итак, мадам, говоря языком полиции, мы предлагаем вам добровольно выдать все ценности, имеющиеся в этом доме, включая брильянты. В случае отказа вам придется страдать. Ну и где-то в промежутках между пытками, вполне возможно, мой приятель захочет с вами поразвлечься. А когда ему это надоест, он зарежет вас, как овцу. Вот такая мизансцена. Простите великоду…

Звон разбитого стекла фотогеновой лампы прервал монолог, запахло керосином, и на мгновенье стало темно, но уже через секунду все вокруг озарилось ярким пламенем, охватившим одежду говорившего. Живой факел с душераздирающим нечеловеческим криком попытался выскочить в окно, но, поняв, что оно снаружи закрыто ставнями, выбежал из дома и сломя голову понесся вниз по переулку, чтобы со всего разбегу броситься в большую сточную канаву, днем – излюбленное место купания соседских гусей. Напуганные прохожие шарахались в стороны, завидев непонятное обгорелое существо, купающееся в источающей едкое зловоние помойной яме.

В тот момент, когда на одежду Михаила пролились первые капли горючей жидкости, Рваный почувствовал удар в основание шеи и, ослабев, выронил из левой руки фомку. Послышался испуганный женский крик, а за ним резкий мужской голос скомандовал: «На пол!» Едва устояв на ногах, чудовищным усилием воли горец заставил себя выхватить из-за пояса маузер и с разворота стал палить на звук, пробираясь к выходу. Мимо него в сторону метнулось что-то темное, и резкая обжигающая боль дважды пронзила уже давно зажившую лопатку. Собрав последние силы, Рамазан все-таки выскочил из дома и проходными дворами достиг соседней улицы. Пробежав саженей двести и уже теряя сознание, он повалился в мягкую траву заброшенного вишневого сада.