— Почему бы тебе не обратить свою жалобу к матросам? — посоветовала она. — Они-то выслушают тебя с удовольствием.

Монах скрестил руки на груди. Он стал объяснять терпеливо, но избегая ее взгляда.

— Почему вы не выслушаете меня, госпожа? Один последний раз? Мои советы далеко не так плохи, и вам это известно. Сколько можно слушать сладкие речи этого… этого придворного красавчика? Вы же для него, как маленькая птичка, которую он достает из клетки, чтобы поиграть с ней и снова посадить туда. Вы ведь ему безразличны.

— Странно, что ты мне это говоришь, брат Кадрах. Граф отдал нам капитанскую каюту, кормил за своим столом и проявлял полное уважение. — Ее сердце забилось учащенно, когда она вспомнила его горячие губы у своего уха и его твердое, но нежное прикосновение. — А ты, наоборот, врал мне, брал деньги за мою свободу и даже стукнул так, что я лишилась сознания. Только сумасшедший может предлагать такие аргументы для доказательства дружеских чувств.

При этом Кадрах поднял глаза и задержал ее взгляд. Казалось, он чего-то ищет, его испытующий взгляд вогнал ее в краску. Она состроила гримасу и отвернулась.

— Ну что же, госпожа, — промолвил он. Исподтишка наблюдая за ним, она увидела, что он пожал плечами и отошел. — Кажется, в наше время церковь Узириса не учит ни доброте, ни прощению, — сказал он через плечо.

Мириамель сморгнула злые слезы.

— Это ты человек религиозный, Кадрах, а не я. Если это так, то ты наилучший образец! — Большого удовольствия этот грубый ответ ей не доставил.

Когда ей надоело наблюдать за толпами на пристани, Мириамель спустилась в каюту. Монах сидел там, уставившись в одну точку. Мириамели не хотелось разговаривать с ним, поэтому она вернулась на палубу и стала нетерпеливо мерить ее шагами. Те из членов экипажа, что остались на борту, готовили корабль к отплытию: одни возились с такелажем, проверяя состояние парусов, другие занимались мелким ремонтом. В Винитте им предстояло провести лишь одну ночь, поэтому экипаж стремился быстрее покончить с делами, чтобы успеть сходить на берег.

Вскоре Мириамель остановилась у поручня наверху трапа, снова разглядывая толпу внизу. Сырой холодный ветер трепал ее волосы, а она задумалась над словами Кадраха. А что, если он прав? Она знает, что у Аспитиса льстивый язык, но возможно ли, чтобы она ему совсем не нравилась? Мириамель вспомнила первую ночь на палубе и сладкие тайные поцелуи, которые он после этого получал украдкой, и поняла, что монах не прав. Она и не обманывает себя тем, что Аспитис любит ее всей душой — она не уверена, что ее образ преследует его во сне, как его образ является ей, — но она знала наверняка, что нравится ему и что такого не скажешь о других мужчинах, которых ей доводилось знать. Отец хотел выдать ее за этого ужасного хвастливого пьяницу Фенгбальда, а дядя Джошуа хотел, чтобы она просто сидела и не доставляла ему хлопот.

Но был еще Саймон… подумала она и ощутила волну тепла, нахлынувшую на нее в это хмурое утро. Он был так мил и неуклюж, но смел, не хуже любого из известных ей вельмож. Но он же мальчишка, а она королевская дочь… ну и что? Правда, они сейчас в разных концах земли и больше никогда не встретятся.

Что-то коснулось ее руки, испугав. Она резко обернулась и увидела перед собой Ган Итаи. На ее лице не было на этот раз обычной спокойной улыбки.

— Девочка, мне нужно поговорить с тобой, — сказала она.

— О… о чем?

В лице ниски было что-то тревожное.

— Я видела сон, сон о тебе… и о дурных временах. — Ган Итаи наклонила голову, взглянула в морскую даль и снова обернулась к девушке. — Сон сказал мне, что тебе грозит опасность. Мири…

Ниски замолчала, глядя через плечо Мириамели. Принцесса склонилась к ней. Это был обман слуха, или Ган Итаи действительно чуть не назвала ее настоящим именем? Но этого не могло быть: никто, кроме Кадраха, не знает, кто она, а она сомневалась, что монах рассказал о ней хоть кому-нибудь на корабле. Трудно было бы сказать, чем грозили бы подобные известия и к каким последствиям мог привести такой рассказ, а ем сам был таким же пленником на корабле, как и она. Нет, наверное, просто у ниски такая манера говорить.

— Эгей! Прекрасная леди! — С пристани донесся радостный голос. — Утро сырое, но, может быть, вы хотели бы посмотреть Винитту?

Мириамель обернулась. Внизу у трапа стоял Аспитис со своими стражниками. На графе был роскошный голубой плащ и блестящие сапоги. Волосами его играл порывистый ветер.

— О да! — воскликнула она обрадованно. Как здорово будет вырваться с этого корабля! — Я сейчас спущусь!

Ган Итаи исчезла. Мириамель слегка нахмурилась, озадаченная. Она вдруг представила себе монаха, сидящего в каюте с каменным лицом, и почувствовала приступ жалости к нему.

— Захватить брата Кадраха? — крикнула она вниз.

Аспитис рассмеялся.

— Конечно! Нам наверняка будет полезно общество святого человека, который отговорит нас от соблазнов! Может, мы тогда вернемся хоть с несколькими золотыми в кошельке!

Мириамель побежала вниз, чтобы сказать Кадраху. Он странно взглянул на нее, но натянул сапоги, затем неторопливо выбрал плащ потолще и последовал за ней.

Ветер усилился, и ливневые потоки стали чаще обрушиваться на город. Хотя сначала ей было достаточно просто пройтись по запруженной народом пристани рядом с прекрасным галантным графом, скоро возбуждение, которое вызвала в Мириамели возможность вырваться из корабельного плена, улеглось. Несмотря на суетливую толпу, улицы Винитты показались ей серыми и тоскливыми. Когда Аспитис купил ей у цветочницы венок из колокольчиков и нежно обвил им ее шею, она смогла лишь улыбнуться ему.