Туманный свет блестел на нефритово-зеленых и цвета морской волны стенах и касался рам высоких арочных окон, из которых вырывалось теперь угрожающее малиновое сияние.

Среди жемчужного тумана, повисшего над безмолвным озером, виднелась темная колеблющаяся фигура. Она казалась воплощением удивления и ужаса, и это заставляло Саймона мучительно сострадать ей.

Принц Инелуки! Они пришли! Северяне пришли!

Когда этот последний страстный крик болью отозвался в сознании Саймона, призрак в центре поднял голову. Горящие красные глаза его прорвали туман, как факелы.

Джингизу, выдохнул голос. Джингизу. Так много скорби!

Вспыхнул малиновый свет. Волна смерти и страха хлынула снизу. Темный призрак поднял длинный тонкий предмет, и прекрасный зал стал расплываться на глазах, как отражение в воде, куда бросили камень. Саймон отвернулся в ужасе, охваченный чувством невосполнимой утраты и отчаяния.

Что-то исчезло. Что-то прекрасное жестоко уничтожили. Саймон видел гибель мира, слышал его последний затихающий крик, пронзивший его сердце острее меча.

Даже всепоглощающий страх вытеснила бесконечная печаль, нашедшая выход в горьких слезах, которые давно уже должны были иссякнуть. Опираясь лишь на темноту, юноша продолжал нескончаемый путь вокруг величественного зала Тени и тишина поглотили призрачную битву и призрачный зал, укрыв его воспаленный мозг черным одеялом.

Миллион ступеней почувствовали его слепые прикосновения. Миллион лет пронеслись незаметно, пока он брел в темноте, утопая в печали.

Тьма охватила его. Последнее, что он почувствовал, был металл под пальцами и дуновение свежего ветра на горящем лбу.

Он проснулся в длинной темной комнате, окруженный неподвижными спящими фигурами. Значит, страшные видения были просто сном. Он лежал в своей постели рядом с прочими слугами. Тонкий луч света проникал сквозь щель в двери. Саймон тряхнул ноющей головой.

— Почему я сплю на полу? Камни такие холодные..

И почему остальные лежат так неподвижно? Их темные фантастические фигуры со шлемами и щитами были пугающе спокойны, как… как мертвые, ждущие Страшного суда… Это же был сон! Разве нет?

Задыхаясь от ужаса, Саймон отполз от черной промозглой дыры тоннеля к щели, источающей рассеянный свет. Мертвые, изваянные из камня и уложенные поверх их древних могил, не препятствовали его уходу. Юноша толкнул плечом тяжелую дверь склепа и упал на мокрую траву кладбища.

После того, что казалось Саймону бесконечными годами в темноте, луна была для него просто отверстием в ночном небе, ведущим в светлую комнату за ним, страну сверкающих рек и благодатного забвения. Юноша припал к земле и почувствовал, как согнулись под его щекой мокрые стебли травы. Со всех сторон торчали согнутые каменные пальцы надгробий. Луна окрашивала обломки камня в зловещий цвет обнаженной кости. Были они такими же забытыми и неухоженными, как и те мертвецы, на место упокоения которых указывали надгробия.

В памяти Саймона часы, прошедшие в пути от последних огненных мгновений в комнате доктора к мокрой траве кладбища, закружились в немыслимой карусели, непостижимой, как бесшумный полет облаков по ночному небу. Крики, треск пламени, охваченное огнем лицо Моргенса, глаза Прейратса, похожие на дыры, ведущие в вечную тьму, — все это было столь же реально, как вздох, который он только что сделал. Тоннель отдавался в сознании затухающей, пульсирующей болью, звенящими голосами и пустым безумием. Саймон помнил грубые стены, паутину и бесконечные разветвления кривых переходов.

Вспоминались ему и странные яркие сны, невыносимо печальные, и смерть чего-то прекрасного. А в общем он чувствовал себя высушенным, хрупким и бессильным, словно осенний лист. Похоже было, что последние метры он полз, потому что колени и руки были ободраны, а одежда разорвана, но разум его все еще оставался затуманенным темнотой. Ничто не было до конца настоящим, похожим на кладбищенскую землю, на которой он сейчас лежал: тихий хозяйственный двор луны.

Сон поглаживал его затылок мягкими тяжелыми руками. Саймон боролся с ним, встав на колени и вяло тряхнув головой. Это место не годилось для сна.

Насколько он мог судить, преследователи не смогли пробиться через заваленную дверь доктора, но от этого не становилось легче. У его врагов были вооруженные стражники, лошади и приказ короля.

Дремота уступила место страху и ярости. Они отняли у него все: друга, дом, — но они никогда не получат его жизни и свободы. Саймон с трудом поднялся на ноги, опираясь на тяжелый камень надгробия, и вытер слезы изнеможения и страха.

Примерно в полулиге виднелась освещенная луной городская стена Эрчестера — каменный пояс, отделявший горожан от кладбища и внешнего мира. От городских ворот бежала лента Вальдхельмской дороги; справа от Саймона она тянулась на север, к горам, а налево убегала вдоль реки Имстрека, через земли фермеров ниже Свертских скал, мимо Фальшира на другой берег и прямо к степям востока.