— Что сказала Карина Евгеньевна? — ее голос слегка дрожал. — У меня все в порядке?

— На первый взгляд, да, с вами все хорошо, — подтвердил он.

Женщина неслышно выдохнула, как будто с облегчением, но потом осторожно уточнила:

— У нее не возникло никаких подозрений?

— А должны было возникнуть? — вопросом на вопрос ответил Соболев, внимательно глядя на нее. Он пытался подобрать подходящие слова, чтобы спросить о том, что его волновало и при этом не слишком глубоко влезть в ее душу. — Почему вы не сказали, что у вас уже есть ребенок?

Лиза опустила глаза.

— У меня нет ребенка.

Значит, что-то действительно случилось. Он знал, что своими словами, скорее всего, причиняет ей боль, но и не выяснить не мог.

— Простите, если я говорю о неприятных вещах. Но вы ведь понимаете, о чем я. Вы уже рожали, откуда тогда страхи, что это не получится снова? При первых родах были осложнения?

Уголки ее губ приподнялись, но улыбка вышла слабой и горькой.

— Можно и так сказать.

— А точнее? — он слишком близко подошел к ее тайнам, к чему-то такому, что причиняло ей откровенную и глубокую боль. И откуда-то знал наверняка, что после ее слов, после признания, если оно состоится, все изменится. Точно не сможет остаться таким, как прежде.

Лежащие на коленях руки Лиза сжала в замок, так сильно, что костяшки пальцев побелели. А когда заговорила, Павел поразился тому, как устало и потерянно звучал ее голос.

— Я попала в аварию перед самыми родами. Ребенок… — продолжение фразы мужчина, скорее, прочем по едва шевелящимся губам, чем действительно смог расслышать, — ребенка спасти не удалось.

Соболев молча выругался, содрогаясь от услышанного. Будто снова оказался в операционной, как совсем недавно, ощущая собственную беспомощность, от того, что ничем не может помочь.

— Мне жаль…

— Мне тоже, — она была такой бледной и несчастной, что Павел вообще пожалел, что затеял этот разговор. Но, с другой стороны, проблему ведь не решить, не разобравшись в ней.

Лиза какое-то время молчала, а потом пояснила: — Я не решилась спросить у врачей тогда. И потом тоже. Просто не нашла в себе сил для этого разговора. Боялась. И до сих пор боюсь.

Она закрыла глаза, будто погружаясь в свои воспоминания.

— Меня ведь всю беременность уверяли, что все хорошо. Несмотря на… — не договорив, на что именно несмотря, она моргнула и уставилась на Соболева глазами, полными слез. — Только никто не мог предположить, что меня собьет пьяный ублюдок и бросит умирать на трассе. И что, когда я окажусь в больнице, будет уже слишком поздно.

Ему показалось, что волосы на его голове становятся дыбом, а повисшая в кабинете тишина стала поистине зловещей. И раздавшийся в этой тишине звонок телефона был сродни выстрелу, оглушающему, ослепляющему. Сметающему все на своем пути.

Мужчина вздрогнул и ухватился рукой за стул, словно боялся не устоять на ногах. Поднял трубку. Вникнуть в услышанное удалось не сразу.

— Сейчас буду.

Не сводя с него глаз, Лиза поднялась со своего места.

— Что-то случилось?

Павел кивнул.

— Да, срочная операция по скорой. Мне надо идти.

— Конечно, — силясь, она выдавила из себя улыбку. — Спасибо, что выслушали меня.

Он качнул головой. Никаких внятных слов не было. Не сейчас. Ему нужно собраться с мыслями, а уже потом что-то сказать по поводу всего того, что он услышал. Если у него в принципе найдутся хоть какие-то слова.

Поспешил в операционную, приказывая себе думать о предстоящей операции. Только об ней. Не о странном, нелепом, немыслимом совпадении. Это только совпадение. Судьба ни за что не могла сыграть настолько грязную шутку с ним.

Рабочий день подошел к концу, и в ординаторской никого не осталось. Дежурный врач находился в другом отделении, все остальные разошлись, а Лиза стояла у окна и никак не могла заставить себя сдвинуться с места. Чай, который она налила после того, как вернулась от Соболева, давно остыл, но так и остался нетронутым. Рядом на блюдечке лежал бутерброд, который по ее просьбе принес из кафе кто-то из коллег. Она даже не помнила, кого именно попросила об этом. Откусила кусочек и отложила, потому что не только не было аппетита, но и вкуса она практически не различала.

Мысли не давали ни успокоиться, ни сосредоточиться на чем-то другом. Она вообще с трудом сдерживалась, чтобы не расплакаться, но к горлу все равно подступал горьковатый, колючий ком, который мешал нормально дышать. Хотя плакать о том, что сделано, не стоит. Даже если бы ей вдруг предоставился случай начать все сначала, она поступила бы так же. Поэтому не о чем жалеть.

Неожиданная встреча с сестрой разбередила старые раны. Вернулось ощущение потери, с которым Лиза жила прежде почти постоянно и которое лишь относительно недавно начало утихать. Время в самом деле лечило, но лечило слишком медленно, не позволяя забыть, лишь притупляя боль и пряча ее где-то глубоко-глубоко в недрах души. Но ни забыть совсем, ни тем более простить она не могла. Знала, что тем самым усложняет собственную жизнь, но не находила в себе сил, чтобы просто переступить через это.