Мисс Таработти еще раз заливисто рассмеялась:

— О-о, милорд, до чего ж вы забавный! Сколько вам лет? Где-то около двухсот? Можно подумать, при таких обстоятельствах имеет какое-то значение, что я лет на восемь-десять старше любой девицы на выданье! Какая прелестная чушь! — она одобрительно погладила графа по руке.

Лорд Маккон помолчал, расстроенный тем, что она принижает и себя, и его. Потом до него дошло, что за дурацкий разговор они вели и в какое довольно опасное русло свернул он теперь. Часть его с таким трудом завоеванных навыков жизни в лондонском обществе вернулась к нему, и он решил придержать язык. Но про себя подумал, что, говоря о примерно одинаковом возрасте, имел в виду не прожитые годы, а способность понимать жизнь. А потом сам удивился таким легкомысленным думкам. Да что с ним сегодня такое? Он же терпеть не может Алексию Таработти, пусть даже ее прекрасные карие глаза искрятся, когда она смеется, и пахнет от нее хорошо, и фигура просто изумительная. Он повлек гостью по коридору, намереваясь как можно скорее усадить ее в карету и избавить себя от ее присутствия.

Профессор Рэндольф Лайалл не был профессором в какой-то определенной области, зато отлично разбирался во многих предметах. В том числе ему принадлежало долгое и пока не завершенное исследование типичной поведенческой реакции человеческого существа, когда тот наблюдает трансформацию оборотня. Исследования этой темы научили его, что принимать волчий облик лучше вне приличного общества, предпочтительно в дальнем конце очень темного переулка, где увидеть его в худшем случае сможет лишь какой-нибудь сумасшедший или вусмерть пьяный прохожий.

Пусть население Большого Лондона в частности и всего Британского острова в целом более или менее научилось теоретически принимать существование оборотней, реакция непосредственно на акт трансформации по-прежнему оставалась малоутешительной. Сам профессор Лайалл полагал, что он весьма неплохо перекидывается в волка — элегантно и грациозно, несмотря на боль. Молодняк при трансформации был склонен чрезмерно корчиться и извиваться, а порой даже и поскуливать, но профессор Лайалл просто плавно перетекал из одной формы в другую. Однако превращение было по своей сути противоестественным. Нужно заметить, что оно не сопровождалось ни свечением, ни туманом, в нем не было никакой магии. Кожа, кости и волосяной покров просто перестраивали сами себя, однако и этого обычно хватало, чтобы вогнать представителей дневного народа в крайне нервное состояние, сопровождаемое воплями. Вопли — это ключевое слово.

Профессор добрался до филиала БРП в Кентербери перед самым рассветом, все еще в виде волка. Его звериный облик был неброским, но опрятным, в точности как его любимый жилет: шкура того же рыжеватого цвета, что и волосы, но с черным отливом на морде и шее. Он не был особенно большим, в основном потому, что и в человеческом обличье не отличался крупными габаритами, а от принципа сохранения массы никуда не деться, сверхъестественный ты или нет. Оборотни вынуждены подчиняться тем же законам физики, что и все остальные.

Трансформация заняла считанные секунды: шерсть втянулась, а на голове превратилась в волосы, кости ломались, скелет четвероногого перестраивался, превращаясь в скелет прямоходящего, а глаза из ярко-желтых стали светло-карими. Во время бега оборотень нес в пасти свой плащ, который накинул сразу после того, как принял человечий облик. Когда профессор вышел из переулка, никто по-прежнему не знал, что в город прибыл оборотень. Прислонившись к косяку входной двери в здание БРП, он подремал, пока не настало утро и не явился первый клерк, который пожелал узнать, кто он такой. Профессор Лайалл отклеился от двери и шагнул в сторону, чтобы ее можно было отпереть.

— Ну так кто вы? — спросил клерк, не давая профессору войти следом за ним в дом.

Лайалл оскалился, демонстрируя клыки. Этот трюк было проблематично исполнить в лучах утреннего солнца, но профессор был достаточно опытным оборотнем, чтобы со стороны все выглядело легко и просто.

— Бета стаи Вулси, агент БРП. Кто в вашей конторе отвечает за регистрацию вампиров?

Клерк, хладнокровие которого не поколебалось от демонстрации потусторонних способностей посетителя, без задержки ответил:

— Джордж Гримс. Он придет к девяти. Гардероб вон там, за углом. Когда явится мальчишка-коридорный, послать его к мяснику?

Профессор Лайалл двинулся в указанном направлении:

— Да, будьте добры. Пусть возьмет три дюжины сосисок. Варить не надо.

В большинстве филиалов БРП в гардеробных хранилась запасная одежда. Такая архитектурная причуда, как гардеробная, вообще была порождена многими поколениями прибывавших в БРП оборотней. Профессор отыскал относительно приличную одежду, пусть и не полностью соответствующую его взыскательному вкусу (жилет, например, вообще не выдерживал никакой критики). Потом проглотил несколько связок сосисок и прилег на удобную оттоманку, чтобы вздремнуть — в этом он особенно нуждался. Проснувшись незадолго до девяти, он уже чувствовал себя человеком — конечно, настолько, насколько это вообще возможно для сверхъестественного.

Джордж Гримс был агентом БРП, но принадлежал к числу дневного народа. У него был напарник-призрак, который компенсировал этот недостаток, но по очевидным причинам, конечно, не мог работать, пока не сядет солнце. В связи с этим Гримс привык к тихим будням, наполненным спокойной бумажной работой, и был не слишком рад тому, что его поджидает профессор Лайалл.

— Как вы сказали, кем вы будете? — спросил он, войдя в кабинет и обнаружив, что Лайалл уже там. Свою потрепанную шляпу пирожком он нахлобучил поверх банки, наполненной чем-то напоминающим внутренние детали нескольких подержанных напольных часов.