Теперь за ним шел мужчина самой непримечательной внешности, каковая с головой его выдавала. Андрей Петрович едва сдержал себя, чтобы не побежать, однако в этот раз не ускорил шаг, но замедлил, так что неприметный вынужденно обогнал его тротуаром и, стараясь скрыть собственный провал, прошел даже не оглянувшись. Таким образом, Потелькин оказался за спиной своего врага и теперь сам мог следить за ним. Роли переменились, однако преследователь, шагавший теперь впереди Андрея Петровича, был, видимо, из бывалых, опытный волк, и потому в какой-то момент тоже почуял слежку и обернулся. Андрей Петрович наклонился, делая вид, что завязывает шнурок, и, когда остановившийся пошел дальше, для отвода глаз перешел на другую сторону улицы. Однако преследователь, отыскав его взглядом, ускорил шаг. Потелькин вынужденно ускорил свой. Наконец спешивший той стороной тротуара перешел на рысцу, и, поняв, что вот-вот упустит его, Андрей Петрович припустил тоже. Однако страх (или опыт в делах погони) придал убегавшему сил. Какое-то время оба бежали по противоположным сторонам улицы почти наравне, но преследователь оказался быстрее. Совершенно неожиданно кинулся он по ступенькам одного из подъездов длинного дома, распахнул дверь и решительно захлопнул ее у Потелькина перед носом.

Лицо Андрей Петровича, остановленного этой преградой, на какой-то миг исказило отчаяние, он беспомощно замер, оглянулся, посмотрел вперед, назад и еще раз туда-сюда, и наконец робкая улыбка озарила лицо ушедшего от погони.

«Оторвался!..» – с немыслимым облегчением понял он.

Два черта сидели как-то на остановке 59-го троллейбуса, с этой стороны «М.Видео». Одного звали Иван Иванович, а второго – Семен Семенович. И они там сидели, плевались на асфальт, грызли семечки и разговаривали о жизни. Жизнь им не нравилась. Обоим. Она их не устраивала абсолютно, и поэтому им было о чем поговорить.

Кстати, вы заметили, что жизнь вообще никогда никому не нравится и никого никогда не устраивает? Всем она не по нутру, у кого ни спроси. Поголовно. Мы спрашивали. Оказалось – точно: есть у жизни такое неприятное свойство. Иногда даже кажется, что несчастное человечество живет надеждой дотерпеть до Судного дня, а там уж отыграться на жизни как следует за все ее неприятности. Расслабиться где-нибудь в райском саду под пальмами. Там же должны быть пальмы? Бананы? Киви-кокосы… Не знаем…

И ананасы?

Но ананасы-то точно должны там быть! Где-то же они есть?

На каком-нибудь морском побережье. На Майорке или, на худой конец, на Гавайях. Попивать пивко, плеваться семечками и вспоминать о жизни как о кошмарном сне.

Такое чувство, что у этих самых врат, к которым человечество так упорно стремится, не стоят секьюрити, под стеной не прохаживаются полицейские с дубинками, не действуют навигаторы и детекторы и не работают спутниковые системы слежения. Точно человечество само по себе такие системы придумало. Точно до него никому это и в голову не приходило…

Как будто все уверены, что «там» как тут, только лучше: котлы давно не варят, вертела не вертятся, весы не взвешивают, а черти отлынивают от работы, как здесь, или берут взятки и отступные, как все нормальные черти. Словом, такое чувство, что здешнее недовольство тем, как все тут, «там» является билетом в Анталью. Или золотой картой Центрального банка.

Два наших черта знали, что все не так просто. Знали, что все это мираж – глупая человечина. Самообман и иллюзия. В Аду работали оба, и там, честно говоря, тоже приходилось несладко. Конечно, потеплее, чем на остановке 59-го троллейбуса, но так потеплее, что вспоминать об этом особенно не хотелось.

Рай, разумеется, тоже был. Но о нем не хотелось тоже.

Семен Семенович, например, отработал на производстве у котла и вертела без малого 224 года: без выходных и праздников, обедов и ужинов, без всяких там льгот и премиальных с авансами. Без надежд на пенсию с повышением. Словом, без всяких иллюзий. И вот вдруг получил внезапно командировку на остановку 59-го троллейбуса, только благодаря… неизвестно чему.

Он сидел испуганный, лысый, маленький, и все время вздрагивал и елозил – боялся, бедняга, что «там», внизу, разберутся и опять его заберут…

Иван Иванович был отвратительно молод и гнусно самонадеян. Он появился на остановке не по жалкому командировочному листку, как бедняга Семен Семенович, а был тут в отпуске – на выходные. То есть совершенно за здорово живешь.

Иван Иванович был в отутюженной атласной рубашке, стоявшей колом у ворота, и модно потертой кожанке с молниями наперерез. Он сидел, попирая левым коленом беднягу командировочного.

То был бабник и негодяй. Но с протекцией. Бутылочные глаза мерзавца отражали лимонные фонари. Из нагрудного кармана торчал уголок именного магнитного пропуска в райский сад. В саду у Ивана Ивановича, без сомнения, кто-то был. Может быть, мать или старая тетушка. Может, невеста. Точно так же и здесь, на земле, у Ивана Ивановича еще оставались кое-какие связи: тоже какие-нибудь самоотверженные пожилые женщины, подававшие за него апелляции в небесную канцелярию. В Аду Иван Иванович работал не так давно, от силы годиков пять, на очень хорошей доходной должности. Проверял на входе списки осужденных и время от времени с аппетитом работал кирзовыми сапогами, кулаками, шокером и дубинкой.

У Семена Семеновича не было нигде никого. За все без малого 224 года работы с котлом и вертелом с ним не было такого случая, чтобы кто-то за него заступился, подал прошение или помянул добрым словом, что тоже важно. Его даже лихом не поминали. О нем все забыли, и сам он давно забыл те грехи, за которые вместо котла, как все нормальные люди, угодил в котловары.

И вот они сидели так, два этих совершенно разных человека, то есть, извините, черта, на этой троллейбусной остановке, с этой стороны «М.Видео», образовывая собой довольно негармоничную пару, но кто ищет на троллейбусных остановках гармонии – тот ищет даром: не того и не там.