Шрифт:
Самоежкин описывал противоправные действия своей спутницы так: «Назойливое, круглосуточно совершаемое против воли моей слежение, проникновение в квартиру, места частного и интимного посещения, умышленно подстроенные встречи на улице, так же во всех учреждениях, где имею место я быть. Преследовательница использует психологическое давление, на вопросы мои, требования оставить в покое меня – молчит».
Самоежкину выдали КУПС – квитанцию, удостоверяющую, что заявление его принято, – с обещанием произвести по факту проверку. Из участка вышел он с большим облегчением, с верой в поддержку и профессионализм доброжелательно настроенных органов при погонах с дубинках.
Она ждала Вадима Петровича под фонарем.
Через день на телефоне горячей линии кризисной психологической помощи жертвам насилия был зарегистрирован звонок Самоежкина. Той же ночью – еще один. По звукозаписи регистратора заметно, что звонивший на грани отчаянья и нуждается в экстренной психотерапевтической помощи. Был записан на бесплатный прием терапевта, на прием не пришел.
Всю неделю следующую, по совету того же приятеля, Вадим Петрович помогал органам, собирал доказательства, фотографировал на телефон следившую, активно напоминал звонками в дежурное о своем заявлении, умоляя действовать по возможности расторопнее, применить к нему меры защиты, вызывая полицию всякий раз, как преследовавшая оказывалась в квартире.
Был Вадим Петрович на пределе сил человеческих, был на грани нервного истощения. Заговаривал с преследовательницей на кухне, ибо страшная, с-того-светная, как и все эти адские потусторонние приведения и призраки, ввиду своей телесной нематериальности имела способность проходить сквозь стены и двери. Спрашивал, что ей нужно, она молчала по-прежнему. Из молчания этого становилось яснее ясного – что.
В воскресенье в истерическом состоянии видели заявителя сперва на «Октябрьском Поле», потом на Тверской. Он бежал, мелькая отраженьем в витринах бутиков, без оглядки, стараясь оторвать от земли исхудавшие ноги, всхлипывал, что-то выкрикивал и взмахивал рукавами. За Вадимом Петровичем, распахнув полы своей черной мантии, обнаружив под ними такое же черное содержимое, в самом деле неотступно и молчаливо следовала она.
Никогда еще ни один преследуемый не давал столь точных примет этой женщины, не предоставлял в полицию столько фотосвидетельств, доказательств существования в реальности этой гостьи из темного мира. По приметам, описанным в заявлении, не единожды составленным фотороботам, снимкам с мест событий и фрагментам записей городских наружных камер слежения и регистрации впервые удалось зафиксировать материальность присутствия в нашем мире той, что доселе казалась порождением данных статистики, больной фантазии и расстроенной психики… И тем не менее по истечении тридцати дней со дня регистрации заявление Самоежкина было признано некорректным, обвинения – безосновательными, а само преследование – не несущим угрозы жизни, с соответствующим этому заключению отказом в дальнейшем расследовании, невозможности наложения запрета на приближение и отказе от мер привлечения преследовательницы к ответу.
На звонок в прокуратуру Вадиму Петровичу по заявлению его ответили: «Содержащиеся в предоставленном заявлении факты, скриншоты, фотографии и свидетельства тщательно изучены и проверены и, хотя являются подлинными, не являются доказательством для суда; сложившаяся ситуация вне компетенции органов правопорядка».
В первый день наставшего следом за разъяснением прокуратуры месяца несчастного Самоежкина и его страшную спутницу в последний раз зарегистрировали видоискатели камер наружного наблюдения на улицах нашего города. Безнадежно сгорбившись, опустив капюшон, Вадим Петрович покорно брел следом за своей тенью.
Мертвый Аркадий, или Три ершика
Много сказано было нами о возможностях духа нетленного за гранитной чертой, там, где мы еще не бывали. Но, однако, не свершивший еще, лишь предполагающий путешествие, не свидетель ему, а лишь стоящий на пристани, – фантазер.
Так сознаемся: только надежда одна служит нам спутницей в путешествиях по загробному миру. С чем выходит, что даже самоубийство можно было бы предотвратить много действенней не угрозой Господнего непрощения, но гораздо более действенным предупреждением, что Его вообще нет.
Ф.М. БулкинСнится сон Аркадию, вечный сон, страшный сон. Будто мертв лежит он во теле своем, мертв лежит неподвижный, глядит, не видит. Одна темнота кругом, ничего, никакой надежды не возникает у Аркадия мертвого, кроме… надежды. Так привык человек надеяться, что, как птица феникс, может возродиться эта жизнеутверждающая иллюзия из праха и пепла. Птица эта настолько живучая, даже в случае необратимого, что не веру в Господа Бога нашего, но ее саму возносим мы к небесам.
«Как же так? – думает мертвый Аркадий. – Господи! Помоги… Обещал же ты, что здесь что-то будет. В клинической смерти побывавшие говорят про туннели, на свет ведущие, – сколько раз слышал я это, читал, и про Страшный суд, про врата загробные, ад, и рай, и царство небесное… Где же все? Я надеюсь, это не навсегда… Что угодно, только не так; что угодно, только не это…
Ведь сейчас жена войдет, увидит меня и вызовет скорую. Установят они, что сердце не бьется, положат в мешок, закопают в землю. Господи, сделай так, чтоб пожил я еще чуть-чуть… хоть немножко, минуточку… хоть секунду…»
Удивительная штука выходит, да? Вот вам жить, торопить троллейбус. Сколько этих бесценных секундочек даром, зря? Сколько их сну отдали мы, книгам, кинематографу, работе, учебе отдали мы, на проезд потратили в автобусах и троллейбусах, в ожидании лучшего, на надежду, что за «сейчас» встанет радужно жизни истинной счастливая бесконечная полоса. Жизнь потратили в ожидании жизни.
Конец ознакомительного фрагмента.