– Спасибо Вам, Алевтина Вениаминовна, конечно, я согласна. И за тётушкой Вашей присмотрю и в комнате убирать буду. Когда перебираться будем?

– А чего тянуть? Иди, собирай свой портфельчик, – усмехнулась Алевтина.

Уже через пару часов Регина впервые вошла в огромную Питерскую коммуналку.

Даже прожив в доме достаточное время, девушка так толком и не знала, сколько же семей там живет.

Квартира, расположенная на четвертом этаже, опоясывала по кругу дом-колодец, выходивший фасадом на одну из Линий Васильевского острова.

 В нее было три входа: парадный и два с "черной" лестницы, огромная коммунальная кухня, которой пользовались не все семьи. Некоторые умудрялись отгородить кусочек места в немаленьких комнатах, где и устраивали себе импровизированные кухоньки с примусами для готовки и столиками для еды.

 Ванная комната поразила Регину. Отделанная бледно-розовым мрамором, по площади она была раза в три больше той комнатенки, в которой выросла девушка, а саму ванну хотелось скорее назвать мини-бассейном. Даже немаленькая квартира Ады не шла ни в какое сравнение с этими апартаментами.

 Вдоль длинного, широкого (хоть на машине проезжай) коридора были видны наглухо закрытые двери. Ни тебе вечной беготни детей, такой обычной для коммуналок Города у Моря, ни разговоров и ссор соседок на общей кухне, ни висящих на крюках и гвоздиках лоханей для стирки и детских велосипедов. Идеальная стерильная чистота и тишина.

Алевтина открыла дверь и пригласила девушку в комнату.

У открытого окна, в кресле-качалке дремала пожилая женщина. Алевтина тихонько потрясла ее за плечо:

– Тётя, просыпайся, я тебе новую жиличку привела, ту, о которой рассказывала пару дней тому.

Старуха приоткрыла веки, но было видно, что еще не совсем очнулась от сна.

Алевтина торопилась, а потому обернулась к Регине:

– Я завтра заскочу, а вы пока тут знакомьтесь. Муж из рейса пришел, гостей сегодня ждем, обед готовить нужно, а пока тётушка проснется, полдня пройдет.

Алевтина чмокнула тётку в щеку, подмигнула Регине:

– Не робей, тётка у меня классная, – и выскользнула из комнаты, тихонько притворив за собою дверь.

Регина продолжала стоять у двери, переминаясь с ноги на ногу, продолжая держать в руках портфель, не зная, что сказать и что делать дальше.

– Не стой у порога, – услышала голос из кресла-качалки:

– Возьми стул, садись рядом со мной, познакомимся поближе.

Девушка огляделась. В центре комнаты стоял овальный обеденный стол, накрытый кружевной скатертью, вокруг стола – четыре венских стула на гнутых тонких ножках, с высокими спинками. Точь в точь, как тот, на котором так любила сидеть у окна ее прабабушка.

Регина взяла стул и подошла к окну. Села.

– Здравствуйте, меня Регина зовут. Меня Ваша племянница привела.

Старуха улыбнулась:

– Да знаю я, знаю … Алевтина небось наговорила, что я совсем из ума выжила? Ну так это она напрасно. Все в порядке у меня с головой. Меня Ольга Пантелеймоновна зовут, но ты, если хочешь, можешь звать меня баба Оля.

Регина вздрогнула, как от удара током. Уже много лет она никого так не называла. Рука непроизвольно потянулась к груди и сжала кулон. В глазах заблестели слёзы.

– Что с тобой, девонька? Ты чего плакать собралась?

– Так бабушку мою звали, точнее прабабушку … я, когда маленькая была, ее бабой Олей называла.

– Ну значит буду тебе вместо прабабки, будем жить-поживать …

И они стали жить-поживать.

Утром Регина уезжала в институт, и, хотя, на метро добираться было гораздо быстрее, девушка так и не привыкла к подземке, добиралась двумя трамваями. Ехать трамваем было всегда интересно, можно любоваться городом, который не был похож ни на один из тех, что видела Регина.

 Прямые улицы и проспекты, серые вычурные дома, минимум зелени. Ленинград был строгим и холодным, прекрасным в своей надменности, завораживал и держал на расстоянии.

После занятий, тем же маршрутом, Регина возвращалась домой.

Работу в столовой пришлось оставить сразу же с началом учёбы, институт – это не школа, нагрузки колоссальные, ни помощи, ни послаблений девушке ждать было не от кого. Судя по всему, до декантессы тоже дошла мерзкая сплетня, и требования к Регине возросли вдвое, чтобы никто не смог заподозрить ни малейшей протекции.