Шрифт:
– Волыны, что ли? Ну, блин! А в кино показывали, что вы там чё-то какие-то звёзды рисуете и книжки бубните!
– Нет, я…
– Ну, ладно, хрен с тобой, на, по концовке – скинешь.
Мордатый, глядя куда-то в сторону, достал и засунул Жорику в карман штанов пистолет. Бедный Жорик от удивления смог только сказать:
– А?..
– Чё, а? Аванец? Сделаешь – получишь всё сразу. Ты не боись – я не обижу. А теперь давай, вали по бырому. Завтра – здесь же. Там посмотрим, чё к чему.
Бедный Жорик всю дорогу домой со страхом прижимал двумя руками уже много раз проклятый пистолет и дурацкое желание заработать денег каким-нибудь колдовством.
Но не потерять бдительности и не заявиться домой с пистолетом у него ума всё-таки хватило. Жорик огородами – огородами добрался до заднего двора своей тёщи, захватил на всякий случай вилы и двинулся в лесную посадку.
На месте уже в темноте он прижал фотографию вилами к стволу дерева и достал пистолет:
– Ну, как это дальше? – спросил Жорик не известно у кого, затем присмотрелся к фотографии и увидел на снимке зал ресторана, компанию, сидящую за столом и красивую официантку рядом:
– Так, сначала – этот, потом – этот. Нет, этот, потом – этот.
Жорик решительно оторвал кусок фото с официанткой и подчистил ногтём остатки короткой юбочки на снимке:
– Ну, официантки здесь не надо.
Жорик достал пистолет, прицелился куда-то в фото и нажал спусковой крючок. Пистолет сделал «ба-бах», затвор очень больно ударил Жорика и сломал ему палец, а пуля полетела «куда-то к птичкам». Жорик орал благим матом и крутился на месте юлою.
С досады на всех подряд Жорик пнул пистолет. Пистолет кубарем полетел в кусты и сделал более прицельный «ба-бах». Пуля разорвала ухо бедному Жорику и опять не попала в фотографию. Жорик завыл от боли и злости, визжа и топая ногами, схватил вилы и стал гоняться за порхающей меж кустов фотографией, бить по ней, как мухобойкой, и орать:
– А! Гады! Вот вам! Вот вам! Вот! Вот!
Рвал и метал, рвал и метал и, в конце концов, затоптал фотокарточку в землю. Пистолет он так и не нашёл.
На завтра он весь поникший и готовый всё объяснить и про неудачу и пропажу пистолета явился к ресторану. Но у ресторана был какой-то странный вид, отнюдь и вовсе не праздничный, удушливо пахло серой, окна зияли пустыми проёмами, а цветник перед входом был втоптан на пол-метра ниже асфальта. На поломанном парадном крыльце кутался в пальто хмурый швейцар.
– Ты что не знаешь ещё? Что тут было? Какой мордатый? Все в больнице! Кошмар!
Швейцар перекрестился в ту сторону, где до 1917 года была церковь и, протянул ладошку бочком в сторону Жорика. Но в неё почему-то ничего не упало и, ни чего в ней не зашуршало. Он поднёс ладошку к глазам и, точно, там ни чего не было.
– Слышь ты, а ну вали от сюдава!
Швейцар на конец-то соизволил всем брюхом повернуться к бедному Жорику:
– Ты… – вдруг он осёкся и присел, вглядываясь в посетителя.
– Ты? – пискнул дядечка, – А к нам нельзя, к нам нельзя… У нас закрыто, закрыто на ремонт… – запричитал швейцар и задом-задом влез в приоткрытую дверь, хлопнул ею и уже из-за закрытой двери взревел благим матом:
– Изыйди!!! Чур меня! Чур меня! Господи помилуй! Господи!!! Помилуй!!!
«Странный мужчина, одет, как генерал, а визжит, что базарная баба», – подумал бедный Жорик, так ни чего и не понял, но поплёлся в районную больницу.
– А, колдун хренов. Что надо?
От вида больничной палаты волосы ну хоть у кого могли встать дыбом: на кровати лежал в гипсах и кровавых бинтах мордатый, стонал и хрипел: «Батя, батюшка, батюшка». Сверху у него на животе стояли бутылка с коньяком, гранёные стаканы, лежали «стволы» и закуска. Трое братанов в рваных малиновых пиджаках с видом, как будто по ним проехал весь местный автопарк, молча пили и не закусывали.
Они с ужасом припоминали, как в кабаке во время очередной попойки у столика появился мужик с указательным пальцем размером с бревно, стал тыкать им в пацанов и приговаривать:
– Так, сначала – этот, потом – этот. Нет. Сначала – этот, потом – тот.
Раздался загробный голос: «официантки здесь не надо». И у них прямо на глазах перед столиком исчезла сначала официантка, но платье её и трусики оставались висеть в воздухе.
А потом в кромешной тишине было слышно, как икает в микрофон перепуганная певичка…
А потом исчезли и платье и трусики…
А потом грохнулась в обморок певичка головой прямо в барабаны…
А потом они решили, что это «белочка» и, надо завязывать бухать…
Но было поздно, в том смысле, что уже началось.
Из ниоткуда появился какой-то чёрт, достал из воздуха огромные вилы и стал бить ими всех и вся подряд. И фамилии, гад, ни у кого не спрашивал, только орал страшным голосом: «вот вам! вот вам!». И грязно обзывался, сволочь, как будто сам не с той же конюшни.