– Что?

– Ее только что выловили возле острова Лебедей.

– Мертвую?

– Утонувшую...

– Утонувшую утонувшую или убитую и сброшенную в воду?

– Утонувшую утонувшую...

Вот так новость! А я только что говорил, что похитители мадам Лавми не являются убийцами! Да, конечно, еще бы! Если они поступят так же с нежной Бертой, то, возможно, ей достанется яма, в которой течет Сена.

– О чем ты задумался? – обеспокоено спрашивает. Пино.

– Ты установил слежку за женой Лавми?

– Да... Она приехала к своему мужу. Я тебе звоню из забегаловки рядом со студией. Что ты собираешься делать?

– Еду туда.

Удрученный тяжелыми размышлениями, я возвращаюсь в столовую. Берю приканчивает сыр камамбер.

– Новости? – спрашивает он.

– Незначительные... Так, болтовня Пинюшора.

– Этот старый краб не может обойтись без того, чтобы не напустить туману, – заявляет Толстяк и разражается смехом такой силы, что дрожат стекла, а Джими заходится криком.

Фелиция берет малыша на руки, чтобы его успокоить. Он мгновенно перестает кричать. Как это странно, думаю я: невинный младенец стал причиной смерти другого человека. Ему всего лишь несколько месяцев, а он уже делает свое маленькое жертвоприношение.

В момент моего появления на площадке, съемки фильма «Вступление холеры в Марсель» временно были прерваны, поскольку у главного оператора случился нервный срыв, а ассистентка режиссера сломала ноготь, когда чинила карандаш. Пробираясь сквозь лес погашенных прожекторов, я чувствую, как чья-то энергичная рука обрушивается на мое плечо.

– Решительно, дорогой полисмен, ты начинаешь входить во вкус!

Это Ларонд. На нем рубашка «Made in USA», представляющая нам заход солнца над пальмовой рощей.

– Ты вырядился в сахарскую афишу? – спрашиваю я его.

– Помолчи, это подарок красавчика Фреда.

– Черт возьми, секретарю Фреда удалось обратить его в свою веру?

– Нет, но он был безмерно счастлив от одного слушка, который я пустил через свою газету. Я поведал миру, что он способен выпить без передышки бутылку «бурбона»... Поскольку это неправда, ему это польстило.

Ларонд – гениальный виртуоз в измышлении небылиц на потоке.

– Ну что, твое расследование в ажуре? – напрямик спрашивает он.

– Ты прямо какой-то одержимый, Бебер! Скажи-ка, я слышал, фигуранты болтали, будто здесь находится миссис Лавми.

– Точно, бой!

– Я хотел бы быть ей представленным... Я видел ее фото, она как раз в моем вкусе.

Он вновь смотрит на меня острым взглядом такой интенсивности, что затрагивает мою совесть.

– Когда ты смотришь вот так, – шучу я, – создается впечатление, что ты проводишь желудочный зондаж... Так это возможно или нет?

– Идем, прекрасный павлин.

И он ведет меня в гримерную суперзвезды. Оттуда доносится ужасный тарарам. Альбер открывает дверь, не дав себе труда постучать. У Лавми пьянка. Красавчик с обнаженным торсом восседает на медвежьей шкуре. Американские журналисты с фотокамерами в руках набираются за его здоровье под меланхолическим взглядом его жены. Электрофон высокого класса молотит какую-то песню «Квартета золотой заслонки».

– Хэлло! – радостно говорит Лавми.

Может быть, я и четверть половины олуха, но у этого парня нет ничего общего с отцом, у которого похитили ребенка.

Он расслаблен, доволен собой и другими... Он узнает меня, дружески бьет кулаками по икрам и предлагает взять стакан.

Ларонд перешагивает через него и представляет меня красивой сумрачной девушке. Ее жилы переполнены мексиканской кровью. Это – настоящая красота. Рядом с ней «Мисс Вселенная» будет годиться разве лишь на то, чтобы обратиться в бюро занятости в каком-нибудь захолустье.

Она поднимает свои длинные ресницы, и я вижу устремленный прямо на меня взгляд, который странно сияет на фоне ее матовой кожи.

– Миссис Лавми, представляю вам своего собрата, – говорит Ларонд.

Она с трудом мне улыбается.

– Хэлло! – говорит она.

Я отвечаю такт в такт «хэлло!», не желая оставаться в долгу.

– Вы тоже журналист? – спрашивает меня очаровательная персона.

Какой сюрприз! Она бегло говорит по-французски, почти без акцента.

Я выражаю ей свое удивление тем, что она с такой легкостью пользуется моим родным языком. Она сообщает, что ее мать – канадка и что она все свое образование получила в Квебеке. Это облегчает дело.

Ларонд какое-то время прислушивается к нашему разговору, но, разочарованный его банальностью, он берет пустой стакан на гримировочном столике Лавми и плескает себе большую порцию «Четыре розы».

– Я хочу написать замечательную статью о вас одной, – говорю я. – Только здесь невозможно услышать друг друга. Вас не затруднит пройти со мной немного подальше от этого шума?

– Меня это не затруднит, но я не хочу, чтобы обо мне вообще что-нибудь писали.

– Почему?

– Я ничего собой не представляю...