– …пироги с треской, утка в яблоках, клюквенный соус, – неутомимо трещал шут, – телячьи котлеты, печеная репа, блины, блины, блины-ы-ы-ы!

Император движением руки отпустил Лабелина, тот ретировался, красный, как рак. В очереди слышались смешки.

Наконец подошел черед Миры с Беккой. Они опустились в реверансе перед владыкой. Шут нацелил узловатый палец в лицо Мире:

– Ты… ты-ы-ы!..

Она похолодела, ожидая, что сейчас Менсон заявит: «Ты – Минерва. Минерва-а-а!» Однако шут вдруг заткнул себе рот кончиком бороды. Пожалуй, он не так уж плох.

– Леди Бекка, приветствую вас на празднике лета. Леди Глория, рад, что вы посетили нас впервые. Надеюсь видеть и на будущих балах.

Ничего вы не надеетесь, подумала Мира, глядя на кристальную рукоять Вечного Эфеса, вам плевать.

– Ваше величество, я счастлива разделить с вами праздник.

Они отступили в сторону, а владыка уже поздравлял Шейландов со свадьбой. Его голос звучал устало. А ведь это нелегкий труд, смекнула Мира, поприветствовать лично сотню человек, принять от каждого порцию лести, раздать всем по глотку благосклонности.

Вот и граф Шейланд с Северной Принцессой оказались в стороне. Очередь подходила к концу, последней шла Валери Грейсенд из Южного Пути. Она не принадлежала к семье землеправителя, однако очень уж хотела попасть на глаза владыке и перемолвиться с ним словечком. Ее большие глаза из печальных стали востороженно-мечтательными. Она сделала реверанс, еще и склонилась вперед всем телом, подставляя весьма заметное декольте под взгляд Адриана.

– Леди Валери, мои приветствия вам, – сказал владыка, глядя выше ее головы.

– Я не могу передать, как счастлива… – грудным голосом заворковала Валери и тут же была прервана шутом:

– Мама-маркиза Грейсенд! Грейсенды теперь – Великий Дом? Хо-хо, почитай их, владыка! Сегодня стала землеправителем, завтра будет Праматерью!

Леди Валери метнула в шута взгляд, полный ненависти, но тот вскричал в ответ:

– Ах-ха, пышечка сшила себе платье! Владыка, владыка, посмотри, какое чудесное! Что надо – все видно…

Император хлопнул его по макушке, и шут умолк.

– Простите его, леди Валери. Бедняга обделен умом.

– Конечно, конечно, ваше величество! – громко зашептала девушка. – Я счастлива быть с вами, и ничто не омрачит этого чувства! Пусть же этот день принесет вам радость и беззаботное веселье! Отрешитесь ото всех государственных хлопот, что тяготят вас, и наслаждайтесь праздником, как и я! Умоляю вас! Вы сделаете меня счастливой, если позволите свету радости озарить ваше лицо!

Владыка Адриан старался удержать благосклонную улыбку, но не вполне справлялся. Леди Аланис наблюдала сцену с явным удовольствием, Бекка Южанка хихикнула.

– Леди Валери, благодарю вас за теплые слова, – прервал Адриан словоблудие маркизы. – Ступайте, предавайтесь развлечениям.

Возможно, ударение на слове «ступайте» было слишком заметно. Валери отошла, растерянная, и печально воззрилась на императора.

Происходящее начинало забавлять Миру. Она редко видела театральные представления, но любила. А это действо было не хуже.

– Постой-ка, давай еще немного поглядим, – задержала она Бекку.

Герцог Айден Альмера подступил ближе к владыке и приглушенно заговорил, Мира услышала лишь слова «бедная девушка». Император нахмурился. Кажется, герцог настойчиво советовал ему что-то. С другого бока, опасливо обойдя Менсона, к трону подобрался лорд Лабелин. Его слова Мира расслышала лучше:

– Ваше величество, шут совсем распоясался! Нельзя позволять подобное, он унижает…

Герцог Альмера прошил Лабелина холодным взглядом, призывая не лезть в разговор. Тот, однако, не умолкал. Сдобная леди Валери стояла в десятке шагов от трона, глядя на владыку печально и сочувственно. Она всем видом выражала понимание, как тяжело ему приходится, а также готовность утешить любыми дозволенными способами.

Такая вот была мизансцена: два лорда-землеправителя наперебой шептали в уши владыке, претендентка в невесты оглаживала его томным взглядом, еще с две дюжины гостей крутились около, надеясь на долю государева внимания. И тут рука императора легла на Вечный Эфес. Тот самый, что покидает ножны лишь в исключительные дни: при коронации, начале войны и суде над первородным. Выдвижение клинка из ножен даже на пару дюймов означает, согласно традиции, огромную важность сказанных слов. Пальцы Адриана сжались на рукояти. Оба лорда не видели этого – они пытались испепелить друг друга взглядами. Видела лишь Валери – напряглась и замерла, едва владыка коснулся Эфеса.

Император смотрел в сторону, мимо девушки… и вдруг, со скучающим видом, выдвинул клинок на треть! И тут же сунул обратно в ножны. Прозрачный кинжал сверкнул – и сразу скрылся. Клац-клац.

Валери ахнула, с нею и несколько человек из толпы. Герцоги умолкли, поняв, что пропустили нечто. Люди, видевшие кинжал, силились угадать: что же было сказано, что означал обнаженный Эфес? Осязаемое напряжение повисло над залом.

А Мира с неожиданной ясностью поняла, что это было. Шутка – вот что. Напыщенная, угодливая, льстивая толпа, ловящая каждый жест владыки, – разве это не забавно? Он сделал крохотное движение – просто ради шутки. Туда-сюда. Клац-клац. И все оцепенели, будто узрели второе Сошествие!