— Неразделенная любовь?

— Это не любовь, а дурь, — дама хитро улыбнулась и спросила: — Выпить хочешь?

Я утвердительно махнула головой.

— Тогда поехали!

— А вас как зовут? — все же спросила я.

— Любовь Петровна, к вашим услугам! А ты Виктория, новая невеста Михаила Высоковского.

— С выражением лица, как у тухлого огурца. И что меня заставило связаться с педофилом? — зачем-то сказала я.

— Прости старуху, я не знала, что ты всё слышала.

— А в чём разница, слышала я или нет? Разве в обществе принято высмеивать только заочно, как в церкви отпевать отдельных покойников?

Дама засмеялась.

— Ты такая юморная! Ты понравилась мне. Я с тобой согласна, мы поступили очень некрасиво. Но в какой-то степени, в обществе сложились обычаи: первое — в глаза льстить и шире улыбаться, чтобы никто не заметил, что ты завидуешь, второе — за глаза поливать всем, что скопилось на сердце, а обычно это то, из чего состоит человек. Ну, ты понимаешь меня.

— Мужчины в этом отношении лучше. Если они и подсмеиваются, то по-доброму.

— Скажем, не все мужчины такие. Но, в основном — это так.

Мы подъехали к ночному клубу. Когда вошли, я поняла, что ЭТО — сатанинская душиловка. В помещении орали «клубные», стоял едкий запах дыма сигарет и кальяна. Я не знаю, что во мне сработало: то ли это моя «сердечная недостаточность», то ли в помещении действительно не курящему человеку очень тяжело. Но выпить мне хотелось. Даже, если я начну куролесить, то мне абсолютно плевать. Убьют меня, то документы он не найдёт. Под «он», я имею в виду Высоковского. Найдёт их садовник весной, когда его обкрадут до ниточки. А в спальне, даже если и Маша найдёт — то года через полтора, когда решит, что Инночка взрослая, чтобы в этот кухонный набор играть. Вообще, пьяной умирать легче, ведь пьяным — море по колено! «Влюбленным — море по колено!», — исправила себя я. Влюбленным. Ой, от чего же мне так плохо?

— Сюда садись. Здесь тише.

Любовь Петровна подвела меня к столику за ширмой. В этом помещении было, правда, тише и не так накурено. Скоро она вернулась с официантом, у которого был полный поднос с выпивкой и закуской. Когда официант разлил мартини и оставил нас одних, то Любовь Петровна сказала:

— За приятное знакомство!

Я сразу всё выпила, что было в рюмке, надеясь, что мне станет легче. Но легче не стало, мне не хватало воздуха, пока Любовь Петровна не предложила мне бокал с водой.

— Не пила, что ли, никогда?

— Не-а… — махала я головой, допивая до дна воду.

— Вот тебя как приспичило! Тогда закусывай, а то быстро упадешь, с кем я пить буду?

Мы закусили и ещё налили мартини. Любовь Петровна сказала:

— Я надеюсь, ты не поверила Светке? Во всю эту чушь, что она несла…

— Нет, — успокоила я её. — Я ничему и никому не верю. Я даже себе не верю. Потому, что оно меня не слушается. — Постучала я по сердцу. — И живёт по своим законам. — О-о! Меня понесло, но я уже не могла остановиться. — Я не понимаю его, то он меня целует, то не хочет со мной спать! То меня спасает, то в меня стреляет. Да что ему надо?! Я же сказала, что всё ему отдам! Я не подозреваю его. Или как сказать? Не подозревала вчера. А… Сейчас не знаю…

Я опять выпила, и жареный сыр целиком засунула себе в рот. Любовь Петровна повторила всё, что сделала я, и показала указательным пальцем — продолжай.

— Я была готова ему отдаться, а он… Он гей!

Я заревела.

— Не гей он! Маринка увидела, что сын мой к нему переехал после ссоры с женой, и выгнала. Ей сволочи, типа Светочки Зайцевой, сказали, что за Алёшенькой охотится киллер. Маринка задурила, и довела себя до больницы. А Светочка пустила слух, что Алёша и Миша — геи. Что, мол, Маринке из-за этого плохо стало. Зайцева не знает, что Марина сестра мне, а Алёша сын, то бишь, Миша — племянник мой любимый. А я ей и не говорю. Зато знать буду, что она ещё придумает. Интересно ведь, правда? — подмигнула она мне и налила ещё мартини в фужер.

— Вы и есть мама майора Петрова?

Даже странно, что мой мозг еще работал.

— Подполковника Петрова! Вот за сынишку и выпьем!

— Хорошая вы мама!

— А то!

Я не помню, что я ей ещё рассказала и как очутилась в такси, но опомнилась, когда стояла, как в старые добрые времена, у дверей коммуналки и думала, куда я дела ключи, и где моя сумка? Дверь передо мной сама открылась, и я уставилась на двух красивых девушек, которые были похожи на модели.

— Простите… Я тут ключи забыла… Да и не помню где…

— Вика, ты?!

— Сереж, а откуда у неё ключи от твоей квартиры?

— Сережа! — крикнула радостно я, когда его увидела. — А кто они?

— Э… э… Девочки, вы идите, я вам завтра всё расскажу. А ты где так наклюкалась?

Похоже, это он спрашивал у меня. Он буквально затащил меня в свою комнатушку, в которой я ни разу до этого момента не была.

— Я в свою комнату пойду! — хотела вырваться я.

— Вика, ты здесь давно не живёшь! Ты живёшь у Маши! Забыла?

Я смутно помнила, что да — знаю Машу. Но вот после этого — моя память даёт сбой. Я помню, что обиделась на Гущина до слёз. Хотела уйти от него, а он не пускал. Поил насильно чаем. И всё — яма. Точнее — сон.