Бью покачал головой и продолжил убирать кухню. Если бы они встретились в другое время, то её дурманящая улыбка и не менее дурманящая попка подвигли бы его узнать, нравится ли ей его улыбка или зад или кое-что между ног, но это время безвозвратно осталось в прошлом примерно пару лет назад. Ему не нужны отношения, неважно насколько сильно его притягивает маленькая, сексуальная соседка.

Его взгляд упал на вчерашнюю стопку писем, которая лежала на кухонной плате. Почтальон по ошибке бросил в его почтовый ящик письмо для квартиры двести два. Бью разобрал стопку пока не нашёл теснённый конверт от фонда «Соломона»5 по искусству, про который он никогда ничего не слышал, что было не удивительно, потому что он ничего не смыслил в искусстве. Зато благодаря этому чудо-конверту у него родилась стратегия. Он сейчас пойдёт и постучит в соседнюю дверь, и ей придётся сделать музыку потише, чтобы открыть ему. Когда он отдаст ей конверт, который, скорее всего, был просто дорогой рекламой, он вскользь упомянет, что с минуты на минуту прибудут его родители и ему хотелось бы насладиться их компанией в тихой, уютной атмосфере.

Довольный своим планом, Бью свернул письмо, засунул его в задний карман джинсов и пошёл к двери.

Как только он вышел в коридор, музыка стала громче, и он сразу увидел, почему сегодня она показалась ему особенно громкой. Дверь в её квартиру была распахнута и у входа висела записка с надписью: «Заходите».

Не очень умно. Они живут в надёжном здании с нормальными, порядочными соседями, и всё равно – зачем искать проблемы?

– Привет?

Бью сам себя почти не слышал из-за Кэрри Андервуд6 и её «Луисвилл шлягера». После того, как он полностью отворил дверь, попробовал ещё раз:

– Эй?

Всё ещё ничего, но судя по запаху запечённой индейки и свежеиспечённого пирога, повар должен быть где-то рядом. Её квартира и кухня по планировке были идентичны его, но вот что касается... барахла, то всё казалось совсем из иного мира. Везде пусто, точнее нигде не было людей. Пол выложен тем же светлым ламинатом, что и у него, но в остальном комната представляла собой смесь роскошного интерьера и восточного базара. Однако всё подходило. Белый диван и два подходящих кресла служили пустым холстом для трёх красных подушек, а ещё пристанищем для литого журнального столика, как из двориков Французского квартала – самой старой и известной части города Нового Орлеана. Рядом стоял один голубовато-белый керамический стул, на котором лежала гора книг. На журнальном столике стояло громадное стеклянное блюдо с переливающимися, цветными стеклянными шариками размером с кулак. Эта декорация напоминала ему экзотические планеты в кристальной галактике.

Стены украшали разнообразные картины: большая абстрактная картина, нарисованная маслом, в окружении чёрно-белых фотографий, несколько картин акварелью в пастельных тонах и даже архитектурные рисунки в рамках.

Конверт в заднем кармане его джинсов всё меньше ощущался, как простая реклама.

Музыка орала из динамика, стоявшего на длинном зеркальном столике около стены напротив дивана. Бью оставил всё, как есть, и пошёл по коридору. Дверь в спальню была приоткрыта, и он услышал, как она там поёт. Возможно, он бы заколебался, но женщина, которая в День благодарения вешает пригласительные записки на свою дверь, наверняка ждёт гостей.

– Привет?

Он толкнул дверь. Она ударилась обо что-то и полетела обратно на него. Бью притормозил удар плечом и инстинктивно начал протискиваться в щель. Что бы ни находилось на другой стороне, оно, в результате, поддалось его напору. Он услышал вскрик через последние роковые строки «Прежде, чем он изменит», зашёл в комнату и увидел, что упёрся в лестницу, где сидит его соседка, отчаянно пытающаяся сохранить равновесие. Когда Бью вытянул руки, чтобы удержать стремянку, время как на зло словно остановилось. Его ушей достиг следующий вскрик, лестница отодвинулась и уже была за пределами его досягаемости. Его соседка жёстко упала на пол, покрытый белым брезентом. Она посмотрела на него снизу вверх большими голубыми глазами и открыла губы, которые вызывали дикие фантазии, чтобы что-то сказать, но тут на него сверху полилась жёлтая краска.

Потом всё стало чёрным.

«Может, он в следующий раз подумает, прежде чем изменит...»

Звук почти полной банки с краской, ударившейся о череп, прозвучал в тишине между «Прежде, чем он изменит» и «Хит-роуд Джек». Саванна Смит безмолвно наблюдала, как глаза её горячего соседа стали стеклянными, потом закатились и наконец закрылись.

Он отшатнулся назад.

Чёрт! Она подалась вперёд, её руки заскользили в краске при попытке его поймать. Одна рука приземлилась на твёрдых мышцах бедра, а другая коснулась ширинки. Нехорошо. Мужчина упал, как лишившаяся корней секвойя.

– О, боже мой!

Адреналин помог ей перескочить через упавшую стремянку. Потом Саванна опустилась возле него.

В один момент она красила стену своей спальни в цвет, который больше всего ненавидит Митчелл Прескотт третий и фантазировала о том, как проколет все четыре шины его любимой «Ауди купе», а в другой – заорала, потому что через дверь проскочила какая-то тень и скинула её с лестницы. Сразу после того, как она бросила банку с краской этой странной тени на голову, Саванна поняла, что незваный гость оказался её сильным, тихим соседом.

Жёлтые брызги сейчас покрывали его лицо, которое она всегда тайком разглядывала по нескольку раз, когда они проходили мимо друг друга. Оно того стоило: мужественный изгиб его лба, прямой нос и угловатый подбородок. Его фигура заставляет жалеть, что она не скульптор.

Раньше Саванна чувствовала бы себя немного виноватой, потому что его глаза так легко ловят её осторожный взгляд, или из-за того, что у неё в животе начинают порхать бабочки только при одном его виде, особенно когда он в своей форме фельдшера. Но наслаждение безобидным притяжением к другому мужчине стоит в списке её преступлений по отношению к своему парню в самом низу. Допустить, чтобы притяжение переросло во что-то большее, это уже другая история. Хотя Митч, как выяснилось вчера вечером, придумал себе дополнительные правила.