Вот, однажды, будит мать:

«Надобно тебе вставать,

Рождество, чай, на носу.

Я ж водицы не снесу.

Ты заполни наши бочки,

Баньку мы истопим к ночке,

Чтоб попарить стары кости.

А с утра – к дитяткам в гости.

Обещались уж давно…

Не ходить совсем – грешно.

Батя баньку с утра ладит…».

А сама Емелю гладит

И любовью своей греет,

И от счастья тихо млеет.

Тут Емеля потянулся,

Улыбнулся и … проснулся.

Мать обнял, поцеловал,

Шапку лихо надевал,

Полушубок старый свой

И, любуюся собой,

Вышел. Песни начал петь,

Да и вёдрами греметь.

С горки к речке вмиг скатился

И… в сугробе очутился.

Отряхнулся, рассмеялся,

Да и к проруби помчался.

Наледь сбил с неё ночную,

Пока тонку, чуть седую.

Над водицей пар пахнул.

Вёдра полны зачерпнул,

К коромыслу их приставил,

Там покудова оставил…

Как на воле хорошо!

Всё вокруг белым – бело.

Тишина и благодать…

Места лучше не сыскать.

Лишь задиристый мороз

Щиплет краем его нос.

Вдруг в ведре плеснуло что-то…

Иль позвал, кажись, кого-то?!

Глядь – в ведре-то Щука бьётся…

В руки сразу не даётся:

«Ну, голубушка, постой,

Знатной будешь ты ухой!»

Тут рукою он словчил

И за жабры подхватил.

Вынул мигом из ведра:

«Здравствуй, щучая кума!

В гости, видно, к Рождеству

Бог прислал таку красу».

Щука рот лишь открывает,

Да неслышно что-то бает.

А сама то не простая:

Вся сребристо – золотая,

Глаза – чиста бирюза…

В них горючая слеза.

Тут Емеля рот открыл…

Жаль такую – нету сил.

Улыбаться перестал,

Пальцы рук своих разжал,

Положил в ведро опять,

Дабы дать ей подышать.

Вкруг ведра того всё ходит,

Но со Щуки глаз не сводит.

Жалко Щуку отпускать,

Ещё жальче убивать.

Вот задача то какая?!

Добро с естеством играя,

Ставит грешный свой вопрос

Не на шутку, а всерьёз…

«Распеки меня, Омеля, —

Вдруг махнул рукой Емеля, —

Больно Щука хороша —

Раскрасавица Душа!

Эх, плыви, Кума, на волю.

Береги, впредь, свою долю!»

Шапку под ноги кидает,

Щуку в прорубь опускает,

Машет, в след её, рукой

И качает головой:

Вот ведь штука-то какая…,

Жил такого не встречая.

Шапку, отряхнув, одел:

Поспешать бы – много дел.

Ведро в прорубь опускает,

Крякнув, лихо вынимает,

А в ведре…Ты только глядь —

Щука плавает опять!

Тут Емеля обомлел…

С маху, прям, в сугроб и сел.

В изумленьи – не сказать,

Да и слов не подобрать.

Лишь руками он разводит —

Щука, чай, с ума-то сводит:

«Что ж ты, милая Кума,

Не нашла в себе ума,

Чтоб уплыть куда подале

От своей такой печали?

Али хочешь в казанок?

Аль ещё какой оброк

Заставляет жизнь кончать,

Да и смертушку принять?!

Я ж тебе дарую волю,

Право слово, не неволю!»

Щука рот свой открывает,

Да глазищами играет,

Точно девица весною

Во саду, ночной порою.

И, вдруг тихо говорит,

Только голос чуть дрожит:

«Ты мне счастье подарил,

Говорить-то нету сил…

Я ж Царевна молодая

Царства Северного края.

Жизнь родителям я грела

До поры. И хорошела…

И жених мне Богом дан —

Витязь сказочный, Иван.

Но случилось злое лихо:

Чародей, однажды, тихо,

На несчастье и беду,

Увидал меня в саду.

Злой любовью воспылал

И средь бела дня украл…

Я ж женой его не стала —

Скинув ночи покрывало,

Волшебством огородилась —

В щуку, вишь, оборотилась…

Он же наложил заклятье.