Но такая слава не давалась даром; её следовало заслужить. Обязанность, возложенная Богом на Его народ, – почитать Его подобающим образом – была подкреплена предостережением: «Вот, я предлагаю вам сегодня благословение и проклятие: благословение, если послушаете заповедей Господа, Бога вашего, которые я заповедую вам сегодня, а проклятие, если не послушаете заповедей Господа, Бога вашего…» [103] После строительства Соломоном Храма народ раз за разом уклонялся от правильного пути, и плоды четырёх веков неповиновения оказались весьма горькими. Сначала ассирийцы захватили северную часть Земли обетованной: из двенадцати колен, то есть племён, Израилевых десять были угнаны в рабство и сгинули в пасти Месопотамии. Даже когда в 612 г. до н. э. Ассирия пала под натиском Вавилона, никто из них не вернулся. В 587 г. до н. э. настал черёд Иудеи, царства, названного по имени четвёртого сына Израилева, и её столицы Иерусалима. Вавилонский царь взял город приступом «и сжёг дом Господень, и дом царя, и все домы в Иерусалиме, и все домы большие сожёг огнём» [104] . Ничего не сохранилось от Храма Соломона: ни кипарисовых досок, ни позолоченных ворот, ни медных колонн, украшенных орнаментом в виде гранатовых яблок. Остались лишь поросшие бурьяном руины. Когда же, в свой черёд, пал Вавилон, и держава его перешла к воинственным персам, и Кир позволил восстановить Храм, на горе Мориа возникло святилище, казавшееся лишь бледной тенью прежнего: «Кто остался между вами, который видел этот дом в прежней его славе, и каким видите вы его теперь? Не есть ли он в глазах ваших как бы ничто?» [105] Самым суровым напоминанием о потерянной славе стала Святая святых. Ковчега, на который некогда в облаке непроницаемой темноты сходила слава Самого Бога, больше в ней не было. Войдя туда, Помпей увидел лишь простой, лишённый каких-либо украшений камень, обозначавший место, на котором когда-то стояла святыня.

И вот теперь иноземные захватчики осквернили гору Мориа снова. Хотя новый первосвященник и его прислужники пытались очистить её от следов римского присутствия и возобновить привычные богослужения, находились иудеи, с презрением взиравшие на их попытки. Зачем Бог позволил завоевателю-чужаку преступить порог Святая святых, если не затем, чтобы показать, как гневается Он на её хранителей? Тем, кто осуждал служителей храма, причина этой кары была ясна: «За то, что сыны Иерусалимские осквернили святыни Господни, принесли дары Богу в нечестии» [106] . Как прежде, в дни ассирийского и вавилонского нашествий появлялись люди, которых иудеи называли «невиим» – «пророки», призывавшие соотечественников встать на путь истинный, чтобы избежать истребления, так и теперь, во времена завоеваний Помпея, находились иудеи, в схожей форме выражавшие разочарование в иерархах Храма. «Так как ты ограбил многие народы, то и тебя ограбят все остальные народы…» [107] Моралисты, убеждённые, что Бог гневается на иерусалимских священнослужителей, не замедлили припомнить это пророчество, изречённое несколькими веками ранее и адресованное их предшественникам. То, что Помпей пощадил сокровища Храма, не означало, что в будущем его не разграбят солдаты какого-нибудь другого римского полководца. «Быстрее барсов кони его и прытче вечерних волков; скачет в разные стороны конница его; издалека приходят всадники его, прилетают как орёл, бросающийся на добычу» [108] . Только покаявшись в своей алчности, в жажде золота, стекавшегося к ним со всего мира, служители Храма могли рассчитывать на спасение. Иначе суд Божий не замедлит свершиться: «Их богатство вместе с их добычей будет отдано в руки воинства киттиев» [109] .

Большинство иудеев, правда, отнюдь не разочаровались в Храме и его служителях. Свидетельством этого и служили огромные богатства, хранившиеся на горе Мориа. Как справедливо отмечали критики священнослужителей, подношения в Храм поступали не только из всей Иудеи, но и из всего цивилизованного мира. За пределами Земли обетованной обитало гораздо больше иудеев, чем в ней самой. И для большинства из них Храм, как и прежде, оставался главным центром иудейства. И всё же существовали и иные центры; в противном случае евреи, покинувшие Землю обетованную, едва ли смогли бы сохранить иудейскую веру на чужбине. Следствием удалённости от Храма с его ритуалами и жертвоприношениями стало бы размывание и постепенное исчезновение еврейской идентичности. Но, хотя во время каждого из трёх ежегодных праздников в Иерусалим съезжались паломники, в действительности иудеям не требовалось ехать так далеко, чтобы ощутить присутствие Бога. Достаточно было посетить один из многочисленных молитвенных домов, которые создавались всюду, где поселялись евреи. Дома эти называли домами собрания, по-гречески – синагогами. Здесь мальчиков учили читать, а взрослые всю жизнь обучались толкованию особых текстов. Тексты эти, с любовью переписанные на пергаментные свитки, хранились, когда никто с ними не работал, в футлярах, напоминавших давно утраченный Ковчег: это было явным свидетельством их святости. У других народов тоже были тексты, якобы полученные ими от богов, но ни к одному из них не было приковано такое внимание, ни один из них не значил так много для самосознания целого народа, как собрание книг, которые евреи почитали как своё Священное Писание.

Они называли его словом «Тора» – «учение». Пять из них описывают первоначальный замысел Бога: от сотворения мира до прибытия к границам земли Ханаан потомков Авраама, много странствовавших, много претерпевших и готовых, наконец, предъявить права на своё наследие. На этом, однако, история не заканчивалась. Иудеи объявили священными и многие другие тексты. Среди них исторические хроники, в подробностях описывающие всё от завоевания Ханаана до разрушения и восстановления Храма; записи пророчеств, изречённых людьми, ощутившими в себе пламя Божьего слова; книги мудрых мыслей, рассказы о выдающихся мужчинах и женщинах и поэтический сборник, известный как Псалтирь. Эти разнородные тексты, создававшиеся множеством разных людей на протяжении многих лет, придавали евреям, покинувшим Землю обетованную, столь необходимую им уверенность в том, что, живя среди чужаков, они оставались полноценными иудеями, – даже несмотря на то, что через три века после походов Александра большинство из них говорили не на родном языке, а по-гречески. Не прошло и семидесяти лет с тех пор, как умер основатель Александрии, а его город заполонили евреи, с трудом понимавшие иврит – язык большей части священных текстов иудаизма. Перевести эти тексты на греческий решил, по легенде, не кто иной, как Деметрий Фалерский. Стремясь пополнить великую Александрийскую библиотеку, он пригласил семьдесят два переводчика из Иерусалима. Прибыв в Александрию, они принялись усердно работать, начав с перевода самого важного текста: пяти первых свитков, или Пятикнижия (по-гречески pentateuchos) [110] . Вскоре последовали остальные писания. Деметрий – что, впрочем, маловероятно – признал, что «это законодательство, как божественное, чисто и исполнено мудрости» [111] . Грекоязычные иудеи назвали эти книги ta biblia ta hagia – не простыми, а «священными книгами» [112] .

Едва заметная, но судьбоносная ирония кроется в том, что писания, собранные и переведённые книжниками, отводившими центральную роль в иудейской религии Иерусалиму, послужили цели, которую не могли предусмотреть их редакторы. Для александрийских евреев Библия стала святыней, едва ли не равной Храму. Везде, где находился писец, готовый переписать её строки на пергамент, ученик, способный выучить их наизусть, или учитель, умеющий их толковать, утверждалась её святость и её вечная, неуничтожимая природа. Этот монумент нельзя было просто взять приступом; его, в отличие от творений из камня и дерева, не могла уничтожить даже армия захватчиков. Где бы ни поселились евреи, их Писание всегда оставалось при них. Иудеи Александрии и Рима, как бы далеко ни жили они от Храма, знали, что их книги, особенно Тора, приведут их к божественному вернее, чем какой бы то ни было идол. «Ибо есть ли какой великий народ, к которому боги его были бы столь близки, как близок к нам Господь, Бог наш, когда ни призовем Его?» [113]

Пусть римляне властвовали над миром, греки – занимались своей философией, а персы – верили в то, что им удалось познать суть Истины и Порядка; все они заблуждались. Мир был покрыт тьмой, народы пребывали во мраке. Лишь однажды воссиял над ними Господь, Бог Израиля, и слава Его явилась бы над ними, если бы они пришли к свету, и цари их – к восходящему сиянию [114] .

Ибо не существовало никаких богов, кроме Него.

До захвата Помпеем Иерусалима оставалось более пятисот лет, когда вавилоняне, сровняв с землёй Первый Храм, переселили всех знатных людей завоёванного ими царства в Вавилон. Люди эти не могли себе и вообразить столь громадного города; а его храмы, среди которых им пришлось поселиться, были столь высоки, что казалось, будто они упираются в небосвод. Величайший из них назывался Эсагила; вавилоняне почитали его как древнейшее строение в мире и как саму ось Вселенной. Не смертные воздвигли эту потрясающую твердыню, но боги, и она служила дворцом Мардука, царя небес. Внутри находились статуи, созданные самим Мардуком, и могучий лук: «вечное напоминание» [115] о победе, одержанной богом в начале времён. Вавилоняне утверждали, что Мардук сразил громадного дракона, чудовище бурного океана, разорвав его тело надвое стрелами и создав из этих двух частей небо и землю. Затем, чтобы избавить богов от бесконечных трудов, Мардук совершил ещё один акт творения. «Воистину я сотворю человеков. Пусть богам послужат, чтоб те отдохнули» [116] , – объявил он. Люди были созданы из праха и крови, чтобы трудиться.

Евреям, изгнанным из Иерусалима, ошеломлённым поражением и ощущавшим свою ничтожность в сравнении с громадой Вавилона, нетрудно было согласиться с этим мрачным представлением о предназначении человека. Но они не соглашались. Они не опустились до почитания Мардука, но твёрдо уверовали, что именно их Бог сотворил людей. В историях, которые рассказывали изгнанники, положение людей, мужчины и женщины, было исключительным. Только их Бог сотворил по своему образу и подобию; только им была дарована власть над всеми живыми существами; только они были созданы на шестой день творения, уже после самого неба, земли и всего, что их наполняет. Люди обладали достоинством, как и Бог, которому, в отличие от Мардука, не нужно было сражаться с морским чудовищем, чтобы приступить к сотворению мира: Он создал всё сущее один, без чьей-либо помощи. Его служители, изгнанные из разрушенного Иерусалима, находили в этой истории столь необходимое им утешение: Тот, Кому они поклонялись, по-прежнему царствовал над всем. Версии этой истории передавались из поколения в поколение. Когда их свели воедино, записав на пергаменте единственный окончательный текст, именно она стала первой в Торе. Величие Мардука давно обратилось в прах, а книгу, которой люди, переводившие её на греческий, дали греческое название Genesis [117] , по-прежнему переписывали, изучали и чтили. «И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма» [118] .