Парень безбоязненно, со скрытой усмешкой огляделся по сторонам и, привычно расправив под ремнём невидимые складки гимнастёрки, чётко произнёс:

— Разрешите, Владимир Яковлевич, обратиться к гостям.

— Ну вот. А я как раз о тебе подумал, — сказал Ревенко. — Давай, Сергей, спрашивай. А потом отвезёшь товарищей в гостиницу.

— Слушаюсь. — Парень явно щеголял своей армейской выправкой. — Товарищи будут из Москвы?

— Из Москвы, — подтвердил Виталий, с интересом разглядывая парня.

— Вопрос два, — продолжал тот. — Товарищи будут из министерства?

— Из министерства. Только не из вашего.

— Все. Отстрелялся, — сказал парень и, усмехаясь одними глазами, добавил все так же чётко: — Спрашивал Булавкин Сергей.

— Ну, слава богу, — улыбнулся Ревенко. — Пошли, товарищи.

Они вышли в приёмную, где Ревенко немедленно окружили люди.

— Владимир Яковлевич, вы уезжаете?..

— Владимир Яковлевич, подпишите…

— Владимир Яковлевич, с Чеховского так панели и не привезли и даже не звонили…

— Владимир Яковлевич, как нам завтра выходить? Вон Носов говорит…

— Владимир Яковлевич, подпишите…

Ревенко поднял руку, и его полное, розовое лицо стало сразу сосредоточенным и властным.

— Минутку, товарищи, минутку, — строго сказал он. — Так же нельзя. Сейчас все решим. Извините, — обернулся он к Виталию и Игорю.

— Мы подождём, — ответил Виталий,

К ним приблизился Сергей Булавкин.

— А мне можно вам кое-что рассказать? — спросил он и со значением добавил: — Никто вам такого не расскажет. Точно говорю.

Виталий внимательно посмотрел на парня.

— Выходит, до конца все-таки не отстрелялись? Что ж, заходите прямо в гостиницу. Потолкуем.

— Когда прикажете?

— Сегодня, — твёрдо произнёс Игорь.

— Слушаюсь, — Булавкин, отвернув рукав, посмотрел на часы. — В двадцать один ноль-ноль, разрешите?

— Ждём, — ответил Виталий и, в свою очередь, спросил: — А где здесь товарищ Носов?

— Вон он.

Булавкин кивнул на низкого, широкоплечего человека в замасленной кепке и рабочей куртке, под которой синяя майка прямо-таки лопалась на могучей волосатой груди.

Но тут Ревенко обернулся к друзьям и торопливо сказал:

— Пойдёмте, товарищи. А то конца не будет.

По знакомой скрипучей лестнице они спустились во двор, где перед домом стоял запылённый «газик».

Ревенко как-то совсем запросто, словно общая беда скрепила их дружбу, простился с Виталием и Игорем, крепко пожав им руки.

— Очень рад вашему приезду, — твёрдо сказал он. — Очень. Тут все надо проверить, все до конца. И я вам помогу, — он повернулся к Булавкину: — Отвезёшь товарищей в гостиницу, Сергей.

— Слушаюсь, Владимир Яковлевич, — с готовностью откликнулся тот. — Как из пушки все будет.

— И смотри, сразу назад, — усмехнулся Ревенко. — Чтобы тебя случайно опять на Пески не занесло.

Булавкин смущённо отвёл глаза.

— Никак нет, Владимир Яковлевич. Не занесёт.

Машина тронулась.

Выехав за ворота, Булавкин лихо развернулся.

— Осторожнее, Сергей, — заметил Виталий.

— А Евгений Петрович только так и признавал, — насмешливо возразил Булавкин, и Виталию послышалась в его голосе странная враждебность не то к нему, не то к погибшему Лучинину.

Солнце стояло ещё довольно высоко в безоблачном, пепельном небе, но жара спала. На улицах появилось больше прохожих. На автобусных остановках скапливались очереди. Молодёжь толпилась возле небольшого кинотеатра.

Когда подъехали к гостинице, Виталий, прощаясь, напомнил:

— Значит, в двадцать один ноль-ноль, Сергей?

— Так точно, — хмуро ответил Булавкин.

— Ждём.

Друзья зашли в прохладный вестибюль и, получив у дежурной ключ, поднялись в свой «полулюкс».

— Фу-у!.. — отдуваясь, произнёс Виталий, стягивая пиджак. — Ну, денёк… давай помоемся. Не плескаясь, конечно.

Через полчаса друзья уже сидели за столом с красной плюшевой скатертью, накрыв край его газетой. В чайник с кипятком из титана было высыпано чуть не полпачки чая, из буфета принесли круглые булки, сыр и колбасу.

— Как тебе понравился Ревенко? — спросил Виталий, откусывая чудовищный кусок хлеба с сыром.

— Стоящий мужик, — ответил Игорь. — И дело знает.

— А ты обратил внимание на эту Филатову?

— Обратил.

— Хороша, а?

— Ничего.

— Не-ет. На редкость хороша.