Выхин убирался несколько часов.

Выбрасывал мусор, выгребал грязь, расставлял по местам мебель, мыл посуду, пылесосил – делал ещё сотню мелких, но обязательных дел, которые все вместе возвращали в квартиру жизнь. А жизнь тут была необходима, это точно.

За окном уже начало темнеть, когда он, вымотанный до предела, понял, что на сегодня хватит. Появилось скоротечное ощущение покоя. Каждый раз, обживаясь в новой квартире, Выхин надеялся, что это навсегда, но обманывал сам себя.

Он сходил в магазин. На месте небольшого фруктового киоска поставили сетевой супермаркет.

Желудок постанывал от предвкушения. Последний раз Выхин нормально ел сутки назад, на вокзале. Купленная тогда шаурма была холодной и склизкой, но он всё равно заталкивал её в рот, потому что привык, что еду нельзя оставлять на потом. Сейчас же можно было купить пельменей, макарон, сливочного масла и хлеба. Можно было позволить себе даже молоко. И ещё мороженного и двухлитровую бутылку кваса – лучшего напитка жарким летом.

На улице стало прохладнее и свежее. Минувшее тяжелое утро возвращало Выхину долги. Он уже размышлял о том, как после ужина отправится на городской пляж, освежиться. А завтра, пока не ушло настроение, сходит на кладбище, положит цветы на могилы маме и Иван Борисычу. Обязательно нужно сохранить в глубине души чувство светлой ностальгии. Родные люди всё же.

У подъезда на лавочке сидела горстка молодёжи. Всем лет по пятнадцать, не больше. Из портативной колонки что-то громыхало и рычало. Молодёжь, приметив подходящего Выхина, принялась с любопытством его разглядывать. Все загорелые, рослые. Выхин ярко выделялся на их фоне белизной кожи. Он снова втянул голову в плечи. Сейчас кто-то из них откроет рот и…

«Жирный, жирный, поезд пассажирный»

В лицо полетит презерватив, наполненный краской или хоккейная шайба. Дюха Капустин, главный, чтоб его, заводила, вежливо поинтересуется, почувствует ли Выхин боль, еслио складки его жира натурально затушить сигарету? А Выхин огрызнётся, полезет на рожон, завяжется драка, ну, как драка, избиение, потому что Дюха в здравом уме не полезет на Выхина один. Подбегут его верные друзья (как всегда), с палками и камнями, а дальше… дальше понятно что, можно и не вспоминать.

Вот только Капустин пропал в лесу девятнадцать лет назад. Нет больше тощего курносого заводилы.

– Вы баскетболист что ли? – спросил паренёк с блестящими от геля, лихо зализанными гребнем вбок волосами.

– А?

– Большой такой. Из баскетбола?

В их любопытстве не было агрессии. Просто во дворе внезапно появился кто-то выбивающийся из общей обстановки. Огромный – и ростом и весом – мужик с щетиной, одетый в непонятное, как будто дровосек, выбравшийся из глубин местного леса.

– Ага, баскетбол, – сказал Выхин. – Этот, третий разряд. В «Химках» играл.

Кто-то из подростков удивлённо присвистнул. Выхин открыл дверь, протиснулся внутрь подъезда и заспешил наверх. Всё ждал в спину шутку про вес и рост. Что-нибудь едкое, злое.

Сами начали, подумал он, мысленно защищаясь неведомо от чего.

У дверей квартиры стояла женщина и давила на звонок. Выхин остановился, хрустнув пакетами. Женщина обернулась, и он её сначала не узнал, а потом узнал, а потом не поверил, что узнал.

– Элка?

Никто в двухтысячном не называл её нормальным именем – Алла. Потому что это имя нельзя было склонить, сделать «подростковым». Поэтому прилипло сленговое «Элка». И ещё дразнилка была про нахалку. Что-то такое, да.

Одногодки, то есть сейчас выходит как и ему - тридцать четыре. Выглядела почему-то старше, хотя Выхин не был уверен, что умеет правильно определять возраст по внешности. Изменилась – это без сомнений. Куда-то пропали густые каштановые кудри, теперь появилась кроткая тёмная стрижка, делающая лицо овальным. Вокруг губ морщины, под глазами – тёмно-желтые мешки (как у него самого, впрочем). Располнела в ногах, стала шире, плечистее, коренастее, будто всю жизнь тренировалась крепко стоять на земле. А ведь тогда, в пятнадцать, выглядела легче пёрышка, талию можно было обхватить ладонью…

– Ты постарел, Выхин, – сказала она, улыбнувшись.

Улыбка осталась прежней.

– А ты всё такая же… – он хотел сказать «красивая», но запнулся.

Алла смущённо махнула рукой.

– Давай, открывай, путешественник. Впусти даму в дом.

Он впустил. Вдвоём потоптались в узком коридоре. Из одного пакета, неловко поставленного на обувницу, вывалилась банка консервированного горошка. Алла хихикнула басисто – и слышать это было странно – после чего прошла на кухню.

Выхин последовал за ней, внимательно разглядывая, как кот разглядывает нового человека в доме. Он не мог никак сопоставить образ из своего воспоминания и женщину, усевшуюся на табурет у окна. Разве могли они иметь что-то общее? Элка из двухтысячных никогда бы не оделась в такое – джинсы на широком заду, клетчатая рубашка, армейские ботинки. Утончённая, милая Элка носила сарафаны и платьица, а иногда чёрненькую такую узкую юбку-лодочку и блузку, вызывая гнев старшего брата и обожание всех мелких пацанов во дворе.