Он открывает, едва услышав звонок в дверь. Он в шоке оттого, что видит меня. Мой бывший муж рассматривает меня с изумлением, но потом вспоминает о приличиях и приглашает войти. На кухонном столе лежит замороженная пицца, разрезанная напополам, рядом стоит открытая бутылка пива. Эрик одет в поношенные футболку и джинсы — таким я видела его сотни раз. Я провожу потными ладонями по бедрам, потому что ужасно боюсь и нервничаю.

Сегодня днем я занималась своим туалетом почти два часа. Сначала я надела платье, но потом решила, что это будет чересчур. Потом я надела джинсы и кардиган. Это тоже не подошло. Наконец я остановилась на юбке и летней маечке, так как почувствовала, что этот наряд возвращает мне какую-то толику прежней женственности. Вспомнив слова отца, я колебалась, стоит ли слишком сильно обнажаться — вдруг он подумает, что я завлекаю я его? Но я пресекаю эти мысли. Я достаточно раздумывала, чтобы понять, что все мои эмоции нормальны.

Несмотря на свой страх, в ситуации с Эриком я была подстрекателем, а не жертвой. Снова и снова я повторяла себе, что ни в чем не виновата; со временем, надеюсь, я смогу поверить в это сама.

— Триша, — произносит Эрик с завидным спокойствием, — как странно видеть тебя здесь.

— Надеюсь, я не помешала? — может быть, он не один? Быстро оглянувшись вокруг, я пытаюсь обнаружить признаки присутствия женщины — сумочку или следы губной помады на стакане. Но вижу только диван, стул и письменный стол. Вижу груду бумаг на диване, чехол от компьютера на столе. Ноутбук стоит там же и загружается. — Мне следовало сначала позвонить?

— Все в порядке, — говорит Эрик. — Просто я не ждал тебя.

Ему явно не по себе от моего прихода. Мы были женаты столько лет, а сейчас чувствуем себя чужими. Желая избавиться от этого неприятного ощущения, я тороплюсь высказаться:

— Я хочу дать тебе ответ на твой вопрос.

— Какой вопрос?

— Почему я не хотела иметь детей, — быстро говорю я. Я мысленно проигрывала различные сценарии, изобретала разные способы затронуть больную тему, перебирала подробности, в которые придется вникать. Я знала каждое слово, которое произнесу, но не могла предусмотреть его реакции. Сколько бы я ни пыталась представить себе, какой она будет, у меня ничего не выходило.

— Ты спрашивал об этом много раз, но у меня не было ответа. Теперь он есть.

— Триша, — осторожно говорит Эрик, — это уже не имеет значения. Все кончено.

— Я знаю, — соглашаюсь я, вспоминая конверт с документами о разводе. — Но я узнала ответ недавно, и, думаю, его следует узнать и тебе. Ты это заслужил.

Вздохнув, Эрик указывает мне на диван. Я отодвигаю кучу бумаг в сторону и сажусь. Он садится на стул напротив. Я кладу ногу на ногу, но потом решаю, что лучше поставить обе на пол. Я опираюсь о кожаные подушки и встречаюсь с Эриком взглядом. Раньше его глаза были полны любви и приятия. Теперь я вижу в них недоверие и подозрение.

— Я начала кое-что припоминать, — продолжаю я, — но эти воспоминания не имели для меня никакого смысла. Я видела девочку, которая бредет по коридору и тихо плачет, взывая о помощи, — я проглатываю комок в горле, мешающий словам прорваться наружу. — Чем больше мы говорили о детях, тем чаще передо мной возникал этот образ. Этой девушке была нанесена страшная рана.

— Ты никогда не рассказывала об этом.

— Я думала, что вижу кого-то другого, не себя, — пытаюсь объяснить я. — Но девушка находилась в доме, где я жила в детстве.

— Так кто же это был? — нетерпеливо спрашивает Эрик.

Я глубоко вздыхаю, пытаясь успокоиться и набраться мужества. Я хранила так много секретов от этого человека и от самой себя, что не знаю, с чего начать.

— Папа не был тем человеком, которого ты знал. Я была его любимицей, — я встаю и начинаю ходить по его маленькой комнате, надеясь, что так будет легче. — Но Соню, Марин и маму он не любил. Он постоянно избивал их.

— Триша… — произносит Эрик, и в его голосе чувствуется боль. У меня нет сил взглянуть на него. Не сейчас, когда я только слегка приоткрыла завесу над правдой. — Почему ты никогда не говорила мне об этом?

— Мне было стыдно. Нам всем было стыдно признаться в этом. Я подгоняла то, что происходит, под свою версию реальности. Я не знаю, — говорю я. — Но он никогда не бил меня, — сейчас мне хочется смеяться над своей глупостью, над своей отчаянной потребностью верить во что угодно, только не в то, что происходило на самом деле. — Поэтому, хотя мать и сестры ненавидели его, хотя Соня убежала из дома из-за него, я продолжала любить его и верить в него.

— Тебе он был хорошим отцом, — тихо говорит Эрик, глядя на меня. — Я замечал это всякий раз, наблюдая за вами.

— Да, так мне казалось. Но слушай. Когда мы были детьми, он часто сердился на нас. Чтобы напугать нас, он обычно приносил домой бутылку виски или ликера. Это была просто угроза, желание показать, что он способен на большую жестокость, когда пьян. Но бутылка всегда оставалась неоткупоренной.

— Я никогда не видел, чтобы Брент хотя бы пригубил спиртное, и решил, что именно поэтому ты тоже не переносишь алкоголь.

— Я тоже так думала, — бормочу я. Хорошая дочь, следующая примеру отца. Наконец я поднимаю глаза на Эрика, мне необходимо видеть его реакцию на мои слова. — Когда Марин вышла замуж, мне было пятнадцать лет, — я делаю паузу, собираясь с духом. — В ночь после свадьбы папа выпил бутылку, которую принес домой, — я перехожу на шепот. — Мама спала, она устала после праздника. Я осталась старшей из детей в доме, — я чувствую, как мои глаза наполняются слезами, но смахиваю их. — Я спала в своей постели… — я останавливаюсь и делаю выдох. — Соня спала в своей комнате.