Брент тосковал по Индии, по жизни среди тех, кто был похож на него и говорил на том же языке. Однажды он попытался принести магнитофон и послушать индийские песни через наушники. Когда штепсель случайно выскочил из розетки, звуки песни разнеслись по всему офису. Его потом долго дразнили, и он засунул магнитофон в ящик стола и никогда больше не вытаскивал. Брент проиграл свою жизнь: его надежды не оправдались, и он не переставал сожалеть об этом.

Рани отгоняет от себя воспоминания. Эти дни прошли. Она отдается нахлынувшим мыслям. А потом понимает, чем еще сегодняшнее утро отличается от других. Ее дочь дома, спит внизу, в своей детской спальне. Она чувствует, что слезы пощипывают ей веки, а губы растягивает улыбка. Ее семья снова вместе. Рани вышла замуж в восемнадцать лет; ее отец был уверен, что нашел ей хорошего мужчину. Ему и в голову не пришло спросить ее, думает ли она так же.

Она сидит в постели, укрыв ноги одеялом. Волосы, тронутые сединой, падают на плечи и обрамляют тонкое лицо. Длинные ресницы затеняют ее опущенные глаза, пока она совершает краткую молитву. Рани привыкла так начинать день. Несколько секунд она молит небеса оградить от беды ее детей, раз сама она не смогла. Впервые она предала своего ребенка через два месяца после рождения Марин. Брент выхватил девочку из ее рук, когда Рани собиралась покормить ее грудью. Он настаивал, что ребенку будет лучше с его матерью, которая жила вместе с ними, потому что она знает, как приучить детей к дисциплине. Годы спустя Рани захотелось спросить у него, была ли его мать единственным человеком, который его учил.

Закончив молиться, она выбирается из постели. Рани до сих пор носит ярко-оранжевую ночную рубашку, доходящую ей до щиколоток. Она купила ее много лет назад на распродаже в надежде, что рубашка отвадит мужа от охоты заниматься сексом каждую ночь. Это не сработало, зато рубашка помогала ей сохранять тепло. Она потихоньку пробирается в ванную комнату, никто и ничто не торопит ее. В ванной она внимательно рассматривает в зеркале себя теперешнюю. Старую, оплывшую, но более мудрую. Одна вещь всегда ускользала от нее: жизнь — не то, что случается с тобой, а то, что ты сам берешь у нее. Сейчас ей это кажется таким простым. И все же в течение многих лет она падала на колени в слезах, заслышав крики дочерей, и молила небо подсказать ответы на ее вопросы.

Рани опять напоминает себе, что это осталось в прошлом. Неважно, что комнаты еще хранят его запах, эхо его голоса. Его здесь нет. Но стены дома хранят и его дух, и это заставляет Рани вздрагивать и оборачиваться, чтобы посмотреть, не стоит ли кто-то за ее спиной. Она встает и быстро одевается, чувствуя непреодолимое желание поскорее увидеть младшую дочь.

* * *

Она смешивает муку из белого нута со свежим чесноком, листьями мяты и рубленым шпинатом. Масло на плите начинает закипать. Захватив две полные щепотки, Рани медленно опускает смесь в кипящее масло так, чтобы не обжечься. Она повторяет этот процесс, пока не заканчивается смесь, и миска не пустеет. Когда кушанье готово, она вынимает каждую пакору[8] отдельно и раскладывает их на бумажном полотенце, чтобы удалить жир. Рани достает из холодильника замороженный мятный чатни[9] и кладет его под струю горячей воды. Из кладовой она приносит банку, наполненную гхатией — завитушками из обжаренной нутовой муки. Она добавляет в тарелку добрую порцию мангового чатни, а потом режет зеленые перцы и удаляет из них зернышки.

Чай начинает закипать. Рани уменьшает пламя под соевым молоком, смешанным со свежим имбирем и кумином. Из холодильника она достает две «метхи тхепла». В детстве, в родном доме в Гуджарате, эти лепешки из цельной пшеничной муки с пажитником и другими ароматными специями были одним из ее любимых лакомств. Когда девочки были маленькими, мать, чтобы они ели побольше зелени, добавляла в них рубленый чеснок и сладкий перец. Став старше, дочери полюбили лепешки так же, как и сама Рани. Особенно Соня. В выходные она всегда просила их.

Рани методично накрывает стол на одну персону. Услышав, что Соня направляется к кухне, она наливает чай в чашку.

— Доброе утро. Завтрак готов. Твой любимый, — говорит мать, торжественно ставя тарелку на стол. — Метхи тхепла.

— Я не люблю тхепла, — отвечает Соня. Она сконфуженно смотрит на тщательно приготовленное блюдо. — Это любимая еда Марин. Я всегда больше любила роти[10].

Рани роется в памяти, и туманная картинка обретает четкость. Маленькая Соня за столом. Она права: это была любимая еда Марин. Соня всегда отодвигала тарелку с тхепла и просила кукурузные хлопья. Если Рани настаивала, чтобы она ела индийскую еду, младшая дочь требовала роти из простой пшеничной муки, которую она сворачивала, представляя, что это оладьи. Рани недоумевающе окидывает кухню взглядом, пытаясь понять, как могла забыть такую важную вещь.

— Я приготовлю тебе что-нибудь еще.

— Нет, все в порядке. Это чудесно! Спасибо, — для убедительности Соня макает кусок лепешки в чатни и откусывает от него. Она стирает с губ манговый джем и делает глоток из чашки с чаем. — Тебе не стоило возиться, мама.

— Конечно, стоило. Ты же дома, — Рани говорит так, будто это все объясняет. Вернувшись к тому, что имеет смысл, к тому, что само собой приходит ей на ум, она начинает уборку. Сухой губкой она стирает со стола крошки, которые все-таки упали туда. Рани придвигает ближе к столу стулья, которые никто не трогал, и поправляет салфетки. Стол рассчитан на восьмерых. Рани купила его на следующий день после того, как Брент впал в кому. Он редко разрешал ей приглашать в гости всю семью. Теперь Рани сможет делать, что захочет.

— Я думаю, нам стоит навестить тетушек. Они спрашивали о тебе.

В индийской общине тетушками называют женщин — друзей семьи. Кровное родство здесь не обязательно. Сейчас общение с ними дает Рани чувство комфорта. Поскольку в Штатах нет никого из ее родных, она научилась ценить такое подобие родственных отношений.

— Все эти годы они говорили мне: «Рани, где Соня? Она всегда в разъездах», — Рани смеется этой шутке, понятной только своим. — Я говорила им: «Вот увидите, она когда-нибудь вернется. Куда же еще ей податься?»