Теперь мы все сгрудились за диваном с одним пистолетом на троих. В обойме оказалось примерно девять патронов из тринадцати. Если бы люди Форстера набросились на нас сразу, все было бы давно кончено. Но они спрятались за массивной мебелью, и теперь они колебалисаь, обсуждали, что делать, и не решались идти в атаку.

Мы оказались в патовой ситуации. Конечно, победа была бы предпочтительнее, но и такое положение было не столь уж безнадежно. Люди Форстера были в двадцати футах от нас, затаившись за столами и креслами. Позади было большое окно с видом на горы. Мы имели в качестве прикрытия диван, и в тылу — камин. Единственный выход из комнаты был справа от нас. Но дверь хорошо простреливалась, и ни та, ни другая сторона не могли ею воспользоваться.

— Что будем делать дальше? — спросил Гвеши.

— Будем ждать, — сказал я.

— А в деревне кто-нибудь мог услышать выстрелы? — поинтересовался Кариновски.

— Возможно, — пожал плечами Гвеши. — Но когда лыжный сезон кончается, на этих курортах остается только один полицейский.

— Один лучше, чем ни одного, — заметил я. — Может, он нам поможет?

— И рискнет быть убитым? — сказал Гвеши. — Даже и не думайте. Самое большее, что он может сделать, — это связаться с местными властями в Беллуно, это примерно в пятидесяти милях отсюда. Они, может быть, пошлют поездом несколько полицейский.

Было слышно, как шептались люди Форстера. Я сказал:

— Наши люди на Вилле Сантини, может быть они догадаются заглянуть сюда.

— Не сомневаюсь, — сказал Кариновски. — Когда-нибудь и догадаются. Но сколько мы будем их ждать?

Шепот прекратился. Мы услышали, как скрипнул передвигаемый тяжелый стол, я быстро выглянул из-за правого угла кушетки.

— Они двигают вперед мебель, — сказал я.

Кариновски одобрительно кивнул:

— Подвижные баррикады — это старый тактический прием, — сказал он мне. — Они использовались ещё во времена греческих городов-государств, а может и раньше.

— И что нам делать?

— Традиционной контрмерой было горящее масло и расплавленный свинец, льющийся на головы атакующих.

— Нам придется попробовать что-нибудь другое, — ответил я. — Гвеши, перебирайтесь на другой фланг дивана. Будьте наготове.

Баррикады находились на расстоянии примерно десяти футов от нас. Я выстрелил в ближайший стол, за которым скрывались наши противники. На таком расстоянии десятимиллиметровая пуля прошила столешницу насквозь, и стол передстал двигаться. Они начали стрелять по другому флангу. Я спрятался за спинку и бросил пистолет Гвеши.

— Один выстрел, — прошептал я.

Он высунулся и выстрелил. Баррикада на его стороне тоже перестала двигаться. Он передал пистолет обратно. Мне пришла в голову мысль.

— Снова с вашей стороны, Гвеши! Стреляйте, стреляйте! — крикнул я и изготовился к стрельбе.

На этом расстоянии было хорошо видно людей, лежавших ничком за столами. Я выстрелил три раза, услышал, как один из них вскрикнул от боли, и быстро нырнул обратно за диван.

Баррикады перестали двигаться. Люди Форстера вновь шепотом совещались.

— На этот раз они пойдут на штурм, — сказал Кариновски.

— Может и нет, — возразил Гвеши. — Они побоятся, это слишком опасно.

— Другого выбора у них нет, — сказал Кариновски. — Если все останется так, как есть, то им не миновать ареста. А коли так, то они должны, по-моему, рискнуть.

— Я думаю, что вы правы, — сказал я Кариновски, — и полагаю, нам лучше начать первыми. — Я передал ему оружие.

— Вперед, Гвеши.

Я отполз чуть назад, к камину. Гвеши полз за мной, в его взгляде читалось большое сомнение. Я снял пиджак, намотал его на руку и подождал, пока Гвеши сделал то же самое. Затем я начал вытаскивать поленья из огня. Мы обжигались, но не прекращали своей работы. Кариновски обменивался одиночными выстрелами с людьми за баррикадами.

Вскоре перед нами было штук двенадцать полыхающих факелов.

— Ну, так, — сказал я. — Попытайтесь попасть в драпировки. — Мы пригнулись и начали швырять горящие поленья внутрь комнаты. Кариновски перешел на беглый огонь.

Драпировки и шторы стали тлеть, и люди Форстера быстро отодвинули свои баррикады. Они сорвали занавеси с окна и начали затаптывать огонь.

Именно этого я и ожидал. Я схватил каминные щипцы, вскочил на ноги, как копьеметатель, выскакивающий из-за своей засады, и швырнул их в окно. Щипцы попали в центр окна, стекло разбилось вдребезги, и мы почувствовали на лицах дыхание холодного горного ветра. Огонь его тоже почувствовал: ковер начал шипеть и потрескивать, а тлеющие занавески быстро начали заниматься огнем.

Мы продолжали швырять поленья и угли, тем временем Кариновски подстрелил одного охранника и заставил укрыться всех остальных. Мебель, покрытая толстым слоем лака, загорелась; пламя начало бушевать вовсю. Люди Форстера оказались в исключительно трудном положении. Невозможно тушить огонь в разгар сражения, как и невозможно вести перестрелку, когда кругом бушует пламя.

Два человека бросились к двери; Кариновски ранил одного и уложил второго. В это время третий попытался улизнуть через разбитое окно. К несчастью для него, он подпрыгнул недостаточно высоко и повис на подоконнике, жутко вскрикивая, пронизанный острыми кусками стекла. Волосы его начали дымиться. Кариновски разрядил в него оставшиеся патроны. Пора было выходить. Давно пора, между прочим. Кариновски совсем обессилел. Он дошел до середины комнаты и упал. Я попытался было поднять его, но не смог. Моя левая рука висела как плеть. Только тогда я обнаружил, что во время перестрелки мне прострелили кисть.