– Вот такой вот пациентик. Хоть что-то интересное, а то все одно, все одно – скука, – сказал главрач.

– Семеныч, вам шестьдесят лет, а все как… – оборвал свою фразу Николай.

– Что «как»?

– Да как ребенок, ей-богу, – усмехаясь, сказал Коля, – вот не мог после работы пить начать?

– А я большой ребенок. Кто мне что скажет? А? Никто. Скучно мне, Коленька, жить. – Андрей Семенович осоловевшим взглядом смотрел куда-то сквозь собеседника.

– Как его поймали?

– Кого?

– Меня! Кого, кого, Анса, конечно.

– А… иди-ка сюды. – Семеныч уставился куда-то под стол. – Мандаринка, – сказал тихо главврач, отрывая дольку, – мандаринка, прыгай в рот… Так… поймали как? Полиция поймала на месте преступления.

– А кто их вызвал?

– Вызвал? Соседка. Вообще я не знаю подробностей, я разговаривал с Иванычем, так он мельком рассказал, на рыбалке когда сидели, что соседка услышала крики ребенка и в окно увидела, как Анс… то ли убивает, то ли уже убил, то ли держит ребенка, я не помню, да я и не вникал. Это их дела судебные, не мои.

– Бред слишком структурированный у него, – произнес Коля.

– У Иваныча?

– У Анса! Семеныч, ты давай завязывай, тебя заметят и накатают жалобу.

– А мне плевать, Коленька, я вообще уже на пенсию хочу. Устал я тут, утомился за годы. Уйду на пенсию и поеду путешествовать, искать приключения на свою задницу седую.

Андрей Семенович снова вытащил из ящика бутылку.

– Если бы не признали его невменяемым, то что грозило? – спросил Коля.

– Высшая.

– Высшая? Ого… даже не пожизненно…

– Высшая, высшая, – главврач отпил из горла, – на органы бы пошел. А что, думаешь, обманул он всех?

– Нет, не думаю, – ответил Коля.

В две тысячи тридцатом году все цивилизованные страны вернули смертную казнь для особо опасных преступников. Донорские органы казненных моментально разлетались по миру нуждающимся людям.

– Может, все же выпьешь?

– Нет.

– Знаешь, Коля, я должен признаться тебе кое в чем.

– В чем?

– Я виноват перед тобой.

– Виноват? В чем?

– Я понимаю, что я не самый лучший руководитель и не лучший товарищ. Я понимаю, что, что я…

– Семеныч, давай прямо, что такое?

– Я тебя вызвал на самом деле, чтоб выпить вместе. Прости. Но! Анса показать я тоже хотел! Но выпить все же в первую очередь.

– А я так и знал.

– Ну раз уж ты тут, то на… – Главврач протянул бутылку Николаю.

– Семеныч, я тебе еще нужен сегодня тут? Роль собутыльника не рассматривается, – серьезно сказал Коля.

– Лечение надо назначить, но, наверно, можно и в понедельник… а! И ознакомиться с историей болезни… хотя с чем знакомиться-то, его же не было… он же прилетел, – запинаясь, сказал главврач.

– Я пока не совсем понимаю картину, слишком он адекватно бредит. Список анализов напишу, за выходные сделают все, в понедельник будем разбираться. Мне надо сегодня в автосервис переобуться и к зубному по записи.

– Ну ладно… – Семеныча, похоже, к этому моменту совсем развезло, – давай, дружище, отваливай, отваливай, бросай старика одного в беде…

Николай ничего не сказал. Лишь махнул начальнику, выходя из кабинета.

Когда Николай переступал порог квартиры после того, как он расстался с Машей, сердце его начинало биться чуть сильнее. Попытки Николая сохранить отношения были вызваны не глубокими чувствами к девушке, а скорее страхом остаться одному. В прямом смысле остаться одному в квартире, особенно когда наступала ночь. Сегодня, двадцатого октября, когда в шесть вечера уже стемнело, Николай осторожно зашел домой, включил свет и вгляделся сначала во мрак кухни, пытаясь увидеть там неизвестно какую хтонь, а потом во тьму гостиной. Убедившись, что на него никто не смотрит в ответ, он повесил куртку на крючок, разулся и замер, снова вглядываясь в сумрак квартиры. Ему показалось, на кухне было какое-то движение. Прикрыв входную дверь (но ни в коем случае не запирая на ключ), он прокрался до настенного выключателя и включил свет на кухне. Никого.

В семь часов вечера после ужина мужчина сел на диван в гостиной и начал смотреть юмористическое шоу, чтоб как-то отвлечься от гнетущих мыслей. Во всей квартире горел свет, даже в туалете с ванной, и Николай, изредка усмехаясь шуткам с телеэкрана, на какое-то время смог расслабиться. Если быть точным, то расслабился он на час двадцать пять, потому что ровно в восемь двадцать пять на кухне скрипнула дверь. Мужчина недавно смазал все двери и окна в доме, чтоб случайный скрип не запустил паническую реакцию в его сознании, но какого-то хрена (а именно так он выразился) с кухни все же раздался этот противный звук. Николай бросил взгляд на окно в надежде, что это сквозняк, но оно было закрыто.

«Может, на кухне не закрыл», – подумал он, пытаясь убедить себя в том, что причина скрипа – это обычное явление, вызванное ветром, но мозг противился признавать рациональное. Сам Николай был убежденным атеистом, вот только сознание атеиста сформировалось в теле, неадекватно реагирующем на скрипы, шорохи и стуки.

«Конечно же, это барабашка! – сигнализировало Николаю тело. – Только барабашка, и ничто больше! Ну или еще какой дух. Или демон. Но только не сквозняк».

И никак не получалось у Николая логикой развеять это мракобесие, таившееся внутри него. Никак он не мог обмануть свой организм и заставить его спокойно реагировать на темноту, на одиночество ночью в помещении, на шорохи и стуки, которые являлись обычным делом в многоквартирном доме.