— И в том, что впервые за две недели ты осталась на день вдали от них, нет ничего страшного. Зато у тебя мешки под глазами стали хотя бы не такими огромными, а цвет лица теперь менее зелёный.

Ева не смогла сдержать смешок, попытавшись прикрыться кружкой. Но буквально в следующее мгновение её лицо стало невероятно серьёзным, и она посмотрела мне в глаза. Пристально, так, будто бы хотела в голову мне влезть. А потом спросила:

— Зачем я тебе?

Этот вопрос поставил меня в ступор? Зачем? И правда, задавался ли я сам этим вопросом. Пока она просто мне нравилась, пока меня к ней тянуло, я пытался избавиться от своих чувств, но как только я узнал, что она — моя истинная, то всё, у меня будто бы короткое замыкание случилось. Я понял, что во что бы то ни стало должен влюбить её в себя, чтобы она начала испытывать все те же чувства, которые я испытываю к ней.

Мелькнула мысль о том, что можно сказать Еве правду. Я действительно хотел это сделать, но всё-таки я не стал. Те её слова о том, что “она бы себе не простила” никак не дают мне покоя. Она должна быть со мной не из чувства долга или жалости. Наши отношения не должны быть для неё досадной необходимостью.

— Я тебя люблю, — нисколько не соврал я. — Ты мне понравилась, ещё когда я увидел тебя рядом с братом, но не позволил себе даже мечтать о тебе. А теперь я просто схожу с ума оттого, какая ты восхитительная.

Говорить Еве такие вещи мне нравилось. Она мгновенно как-то преображалась, начила будто бы сиять изнутри, хотя внешне лишь легко улыбалась. И я продолжал говорить дальше:

— Я уже не представляю, как это — не любить тебя. И буду просто счастлив, если ты дашь мне шанс. Если тебе этого хочется, конечно, — последнюю фразу я добавил специально, чтобы она понимала, что я не уговариваю её, а просто прошу. — Ты не обязана соглашаться…

Я хотел сказать много чего ещё, но Ева перебила меня самым лучшим на свете способом: поцеловала, прижавшись ко мне всем телом. И все мысли и слова вылетели из моей головы: я углубил поцелуй, перехватывая инициативу.

До самого утра мы с Евой просто сидели рядом на полу кухни и говорили. Говорили, потом молчали, потом целовались и так по кругу.

В шесть часов утра Ева встала, посмотрела на время и сказала:

— Отвезёшь меня домой? — домом она, конечно же, называла дом родителей. Пока мы соберёмся, пока будем ехать, то там, даже если сейчас не проснулись, уже проснутся. А моя истинная, конечно же, скучала по детям, и я это понимал прекрасно. Мне оставалось только лишь кивнуть, как бы ни хотелось оставить её рядом с собой навсегда и никуда не отпускать.

Ева собралась даже быстрее меня: сменила одежду, собрала вещи, которые были на ней, переоделась в джинсы и футболку, которые, в отличии от прошлой одежды были ей больше по размеру, и уже ждала меня в коридоре.

А я думал о том, что на следующей неделе должен снова её “украсть”, хотя бы не надолго. И даже, может быть, с детьми, под предлогом того, что родителям от младенцев тоже нужно отдыхать. Я хочу, чтобы она видела, как я отношусь к её детям: они мне не чужие, совсем. Для неё это, скорее всего, важно едва ли не больше, чем собственные чувства и желания, она ведь отвечает не только за своё счастье, но и за благополучие двойняшек.

Пока мы ехали, Ева спала. На этот раз, кажется, поза в которой она засыпала, её не волновала совсем: лишь бы только поспать. И сейчас она, наверное, пыталась наспаться впрок.

Мама, конечно же, заметила, как моя машина подъехала к дому, а вот голос отца был слышен только в спальне Евы, где обитали и дети.

Ева быстро поздоровалась, помыла руки и молнией помчалась к Ане и Андрею, чтобы скорее их увидеть.

— Соскучилась, — усмехнулась мама, смотря ей вслед. — Зато не шатается от недосыпа, и глаза светяться, м последняя фраза была уже “шпилькой” в мою сторону, но я никак не отреагировал, сделав вид, что намёка не понял. Пока лучше не обсуждать то, что между нами происходит, ведь и обсуждать ещё нечего: она меня не послала в пешее эротическое, уже хорошо.

Мама пыталась меня накормить, но я отказался, на что она смертельно обиделась. В шутку, конечно. Я решил тоже заглянуть к племянникам, было интересно: изменились ли они за две недели?

Зайдя в комнату, я лицезрел такую картину: Ева держала на руках дочь, а отец развлекал погремушкой лежащего в кроватке Андрея, судя по всему, уже потисканого мамой.

Мальцы, как мне показалось, подросли. В люльке этого было не заметно, а сейчас очень даже. А ещё, подойдя к Еве, я посмотрел на Аню и не удержался от замечания:

— Ого, у кого-то мамины глазки, — проговорил я это как можно более ласковым тоном, потому что успел обратить внимание девочки на себя. Кстати, отличал я двух головастиков только по ползункам: у Ани розовые, у Андрея голубые. Между собой дети были похожи, но у мальчика глаза оказались серыми, как у Лёхи… и как у меня. Да и черты лица отличались, пусть и пока что неуловимо. Пушок на голове у Андрея был темнее, чем у сестры, а ещё сам он уже был совсем немного её крупнее. Мужик, что сказать.