БВ: Да нет, ну англосаксов там же тоже достаточно.

АМ: А англосаксы – это все-таки цивилизационная модель?

БВ: Цивилизационная однозначно. Всё-таки они навязали миру язык общения. Английский язык, который все учат. Который научает тебя создавать такую картину мира, который научает тебя мыслить таким образом, который научает тебя…

АМ: Действовать.

БВ: И действовать. Of course!

АМ: А китайский язык, японский язык, корейский, вьетнамский… Это разные языковые среды?

БВ: Нет, ты знаешь, там есть сходства определённые языковые. То есть сказать, что это разная языковая среда, совсем нельзя.

АМ: А это не белорусский, украинский и русский языки?

БВ: Не совсем так. Потому что они параллельные конструкции. То есть другая языковая система, она и создает другую конструкцию.

Меня все время поражает, когда с вьетнамцами разговариваешь, говоришь: а у вас вроде с могучими китайцами что-то общее было? На что тебе сразу: «Могучими?! Нет! Це неправда ваша, барин, будет».

Их спрашиваю: «Знаете такой роман про Джугалиано?» Они говорят: «Да, это НАШИ народные герои». Вот эти герои романа «Троецарствия» – это народные герои Вьетнама. На них учатся дети и так далее. Или, например, то же самое: корейцы говорят, что медицинский трактат Желтого Императора придумали корейцы и что Хуан Ди – Жёлтый император – был корейцем.

АМ: Ну, паровоз-то придумали братья Черепановы на самом деле. А первый самолёт придумал Можайский.

БВ: Конечно да. Но всё это было немножко раньше, вся эта история. Здесь гораздо сложнее проверить, верифицировать. Здесь кто сильнее, тот и прав, по сути.

АМ: Целеполагание англосаксонской цивилизации на современном этапе в твоей картине мира? Чего они хотят?

БВ: Ты знаешь, я считаю, что любая цивилизационная модель пытается сохранить гомеостаз, она пытается сохранить себя. Была такая чудесная работа антрополога Джозефа Тернера, американца. Она называется «Структура коммуникаций». О том, что структура… Ну, и Грегори Бейтсон со своими исследованиями о том, что система стремится сохранить себя, она представляет собой наивысшую ценность.

И, например, когда семья приходила на вот эти сеансы стратегической психотерапии, то все они объединились против психотерапевта в первую очередь. То есть все вроде как шли лечиться, но лечиться никто не хотел, они все боролись с психотерапевтом, пытаясь его дисквалифицировать и доказать ему, что он ничтожество.

АМ: Сейчас что хотят англосаксы в Лондоне и Вашингтоне? Или в Гонконге.

БВ: Того же самого.

АМ: Сохраниться?

БВ: Сохраниться, конечно.

АМ: Они хотят вроде Марс осваивать…

БВ: Не, ну это дело-то житейское, осваивать всё что угодно можно. Но сохраняется же модель: способ принятия решения, ценности, и бабушку надо называть «грэнма», а дедушку – «дэдди». Или папу. Это же правильно, когда «бабушка» – «грэнма». Попробуй произнести «Ба-буш-ка».

АМ: А у китайцев есть целеполагание на геополитическом уровне?

БВ: Однозначно. Китайцы тоже хотят сохраняться. Но у китайцев базовая модель – это сохранение средины. И средины не только в географическом и геополитическом плане, но средины в структуре сознания. То есть средина – китайский иероглиф «джун», он одновременно означает сохранение равновесия. То есть во всех движениях, которые направлены влево или вправо, избыточность или недостаточность всё время стремится соблюдать средину равновесия.

АМ: После того как Советский Союз был разобран на 15 независимых государств, эти 14 других государств могут обладать своим собственным целеполаганием? Скажем, Эстония и Казахстан, Узбекистан и Белоруссия.

БВ: Я хочу сказать, что в данном контексте, глобальном, страна, так же как и личность, она не отдельная единица, она – часть системы. И как личность свою мы обретаем, противопоставляюсь родителям, старшим братьям, объединяясь, разделяясь всё время, и постепенно мы узнаем, какой у нас характер, только проявляя его в отношениях. Точно так же и любая страна. Она себя идентифицирует только в отношениях с другими странами и народами.

АМ: Так была одна страна, стало 15 стран.