В случае большой войны судьба Советского Союза должна была решиться на его западных границах. Наступая оттуда, агрессор в случае успеха мог овладеть его наиболее густонаселенными территориями, основными политическими, индустриальными и культурными центрами, важнейшими сельскохозяйственными регионами, главными транспортными узлами и тем самым парализовать возможности страны к дальнейшему сопротивлению. Именно этот факт отметил один из руководящих работников советской военной разведки Б.Б. Бортновский, подготовивший в 1931 г. аналитический обзор «Задачи обороны Советского Союза с военно стратегической точки зрения». Там предсказывалось, что «основной удар будет, вероятно, нанесен в Европе», и главным агрессором, вероятнее всего, станет Польша. А любое наступление на СССР с востока неизбежно завязнет в бескрайних пространствах Сибири [185] .

Аналогичную точку зрения изложил Ворошилов, выступая перед 200 высшими и старшими командирами армии и флота на расширенном заседании РВС СССР 25 октября 1932 г. Он начал с дежурной фразы: «Нашим неизбежным противником во всякой войне будет мировая буржуазия». И раскрыл этот тезис подробнее, указав, что «вследствие сложных империалистических противоречий на Востоке» военный конфликт там приобретет характер «на некоторое время локальной войны только с Японией. Но если на нас нападут с Запада, то такая война локальной быть не может. Война на Западе будет войной по меньшей мере капиталистической Европы с Советским Союзом. <…> Поэтому ни в коем случае не следует себя успокаивать тем, что поляки не имеют сегодня танков. Они будут иметь их, во всяком случае иметь то, что имеет Европа – Англия и в особенности Франция. Разве можно допустить, чтобы разрешили нам без борьбы, без большой войны перекрасить Польшу?» [186]

Нарком был прав: наиболее важным полем политической, дипломатической и военной деятельности Москвы по прежнему оставалась Европа. И ее усилия не пропали даром: в 1932 г. были последовательно заключены договоры о ненападении с Финляндией, Латвией, Эстонией, Польшей и, наконец, с Францией [187] . Аналогичный договор с Литвой действовал еще с 1926 г. [188] А 2 сентября 1933 г. советский посол в Риме В.П. Потемкин и глава фашистского правительства Бенито Муссолини подписали «Договор о дружбе, ненападении и нейтралитете» между СССР и Италией [189] .

Все эти несомненные международные успехи позволили снять напряженность на западной границе СССР, и было бы резонным ожидать сокращения его затрат на вооружение. Но не тут то было: в 1933 г. там построили 1242 танкетки, 2577 танков и 4115 самолетов [190] . Судя по этим числам, боевой техники в советской стране производилось больше, чем во всех остальных, вместе взятых, и это при полном отсутствии сколько нибудь ощутимой внешней угрозы…

Наконец, 1 декабря 1933 г. в приказе РВС № 0101 «Об итогах боевой подготовки РККА за 1933 год и задачах на 1934 год» всему командному и начальствующему составу Красной армии было официально объявлено: «Наша Красная армия реально, фактически стала первой армией в мире. Теперь уже не только морально-политические свойства нашей армии, определяемые ее классовой природой и марксистско-ленинским воспитанием личного состава, не только численность и успехи в боевой подготовке армии, но и мощная оснащенность современной боевой техникой сделали Красную армию первой и единственной армией в мире. Это бесспорно, это непреложный факт!» [191]

Казалось бы, создав лучшую в мире армию, можно и передохнуть, но не тут то было. Вопреки всякой логике изматывающая страну гонка вооружений вступила в новый этап. Основной задачей второй пятилетки в области обороны объявлялась подготовка «такого развития военно-производственной базы, которое обеспечило бы Советскому Союзу превосходство вооружения над самым могущественным европейским противником – Францией и ее союзниками на нашей западной границе – Польшей и Румынией, особенно по главным видам новой боевой техники – авиации, танкам и химии. <…> Такой уровень развития военно-производственной базы, наряду с подготовкой по другим отраслям хозяйства, преимуществами политического порядка, высоким развитием производительных сил и полной независимостью от заграницы позволит СССР успешно противостоять коалиции нескольких крупнейших империалистических противников» [192] .

Очевидно, у советского руководства по прежнему не возникало ни малейших сомнений в неизбежности близкой войны со странами, априорно записанными во враги, причем не скоротечной, а продолжительной. Даже заключение договоров о ненападении с Францией и Польшей ничуть не поколебало эту уверенность. В июне 1932 г. Штаб РККА пожелал к 1938 г. иметь достаточные индустриальные мощности для выпуска в течение года войны 74 тыс. самолетов, 203 тыс. авиамоторов, 85 тыс. танков, 40 тыс. танкеток и 86 тыс. орудий [193] . В то время этим Штабом руководил Егоров, но его заявка, несомненно, перекликалась с недавними запросами Тухачевского. А Ворошилов, незадолго до того жестко критиковавший последнего за его записку, на этот раз согласился с такими астрономическими числами. В докладе Егорова Ворошилову содержались главнейшие задачи второго пятилетнего плана строительства Красной армии:

«а) закрепление за СССР первого места в мире по всем решающим видам средств борьбы – авиации, танкам, артиллерии, на базе завершения технической реконструкции и перевооружения всех ее родов войск современной боевой техникой; б) по своему масштабу военного времени Красная Армия должна быть в состоянии вести борьбу с любой коалицией мировых капиталистических держав и нанести армиям этих держав решительный и сокрушительный удар и поражение» [194] .

Только в следующей пятилетке программы производства боевой техники, наконец то, приблизились к реальности: к 1938 г. в случае войны планировалось ежегодно изготавливать 32 тыс. самолетов, 40 тыс. танков, 20 тыс. танкеток, 84,5 тыс. орудий, 4188 тыс. единиц стрелкового оружия [195] . Эти наметки оказались куда более обоснованными, чем прежние, если вспомнить, что во время Великой Отечественной в СССР в среднем ежегодно выпускались 30,5 тыс. самолетов, 24,6 тыс. танков и самоходных артиллерийских установок, 131,3 тыс. орудий и минометов, 4957,5 тыс. единиц стрелкового оружия [196] .