Вдоволь налюбовавшись видом, сделала фото, скорее, по привычке, нежели и правда на память. Это все, что останется после того, как меня не станет. Закачаю все на флешку и отправлю Ане, пусть решает, что с ней делать.

И вот сейчас, все еще полная впечатлений от необычной поездки, отдыхала от всего, расслабляясь в обществе тех, кто любил клубную жизнь. С этой стороной жизни тоже не была особо знакома, она прошла мимо. В молодости, когда сверстники танцевали ночи напролет, я эти же ночи использовала, чтобы учиться. Да, я зубрилка-ботанка. Зато это позволило мне безбедно жить, когда мама умерла. Нашла хорошую работу в отличие от прожигавших свою жизнь однокурсников. До недавнего времени встречала их за кассами Макдональдсов или официантами в ресторанах. И думала, что чего-то достигла. И что? Сейчас у них семьи, дети, а у меня? Ну да, клубы, путешествия. И близкая смерть. Перспективка не радужная. Ну да ладно, прорвемся. Где наша не пропадала. Говорят, что жизнь начинается после тридцати. Нагло врут! Жизнь начинается, когда тебе сообщают, что жить осталось «два понедельника».

– Ну ты скоро? – Нетерпеливый голос Наташи вырвал меня из раздумий. Хватит себя жалеть. Жизнь только начинается.

– Да иду я, иду.

Бросила последний взгляд в зеркало в уборной клуба и направилась на выход. Как там поется? Летящей походкой ты вышла из мая? Ну май не май, но походочка у меня и правда почти летящая – того и гляди полечу мордой в пол. Пить надо меньше, как сказала бы моя мама. Ну или больше, как возразила бы ей Маринка…

К утру я настолько вымоталась, что от дальнейшего гуляния отказалась. Друзья пофыркали недовольно, но отпустили меня спать. Как добралась до гостиницы, не помню. В памяти остались какие-то обрывки: такси, адрес, кто-то помог мне добраться до номера и даже уложил в постель. Понятия не имею, кто это был. Хорошо хоть не раздели, а то мало ли. Когда проснулась и начала перебирать эти огрызки, живо вспомнила Женю Лукашина и поморщилась. Надеюсь, не успею достичь той кондиции, чтобы оказаться в чужом жилье и искренне считать его своим, бр-р-р…

Прошла в ванную, глянула в зеркало. Красавица, нечего сказать. Волосы спутанные, торчат, словно куски пакли; косметика размазалась; вокруг глаз черные круги, а возле рта – какие-то разноцветные разводы. Это чем я, позвольте спросить, всю ночь занималась? Нет, хватит. Надо завязывать, а то помру раньше времени.

Приняла душ, с отвращением выкинула снятую одежду, которая стала напоминать использованную – и не раз! – половую тряпку, в помойку (такое даже на благотворительность не отдашь, стыдно) и закуталась в теплый халатик. Заказала завтрак в номер. Ну как завтрак. Нормальные люди уже к «файф-о-клок» готовились, но я-то только глаза продрала. А у нас, у русских, когда встал, тогда и утро. А значит, и завтрак тогда же.

В общем, еда в рот не лезла, но я ее пихала насильно, чтобы занять организм нормальной работой, а не заставлять перерабатывать то, что осталось от ночных похождений, что бы это ни было.

Поев, решила прогуляться, чтобы проветрить голову. Отдохнуть, очистить мысли, посидеть в одиночестве где-нибудь в парке на скамейке. И плевать, что зима на дворе. Одеться потеплее, и никакой мороз не страшен.

Сказано – ну подумано, ладно – сделано. Нарядилась соответственно погоде: теплое пальто, ботинки на меху, шапка, шерстяной шарф – и отправилась на прогулку. Уже почти стемнело, зажглись фонари, и в парке практически никого не было. Редкие милующиеся парочки и несколько детей, катавшихся с горки. Я не хотела никого видеть рядом, поэтому пошла вглубь, к небольшому озеру. Нашла пустую скамеечку, села, закрыла глаза. Хорошо! Снежок падал, мягко касаясь лица, словно гладя. Ветра нет, тишина полнейшая…

– Пом… гит…

Крик раздался совсем рядом, и я распахнула глаза, заозиралась. Никого не увидела, но крик повторился. Вглядывалась в темноту, разрезаемую неверным светом пары фонарей. Откуда крик? Да еще и детский!

– Пом… те…

Озеро! Голос раздавался со стороны озера. Недолго думая, бросилась вперед к темной точке впереди, надеясь, что не ошиблась. Озеро замерзло, и лед трещал у меня под ногами. Подбежала и увидела быстро расползавшуюся полынью, в которой барахтался мальчик. Он пытался уцепиться за край, но лед ломался под тонкими пальцами.

– Подожди, я тебя вытащу! – крикнула ему, а сама судорожно пыталась вспомнить, что делать в такой ситуации. – Помогите-е-е! – крикнула во всю мощь легких, а сама скорее интуитивно, нежели осознанно, отошла на несколько шагов, легла на живот и поползла к полынье.

Мальчик явно выбился из сил, да и вода была ледяной. Казалось, что даже на расстоянии нескольких метров слышно, как стучат его зубы. И я поползла быстрее, молясь всем богам, которых могла вспомнить. Ага, так они меня, закоренелую атеистку, и послушают. У них и без меня забот полно.

Оказавшись на краю полыньи, осторожно протянула руку, пытаясь схватить пацана.

– Держи, давай, хватайся!

Из последних сил мальчишка пытался уцепиться за мою ладонь, но заледеневшие пальцы соскальзывали. Улучила момент и крепко сжала его запястье, потянув на себя. Аккуратно подтянула и стала понемногу отползать, вытаскивая мальчика на лед. Куски под ним еще отламывались, но большая часть уже выдерживала вес. И когда он целиком оказался на поверхности, протащила его еще чуть-чуть, а потом встала, стянула пальто и накинула на дрожавшего, посиневшего от холода пацана.

– Помогите! – заорала снова и услышала вдалеке голоса. – Все будет хорошо, вот увидишь. Сейчас придут люди, отвезут тебя в больницу, отогреют, будешь как новенький.

– Сп…п…пас…с…си…бо, – еле выговорил он, стуча зубами и заикаясь.

– Да не за что, – усмехнулась я, уже начиная ощущать холод. Свитер, конечно, шерстяной, но в пальто было куда теплее.

Решила немного помахать руками, чтобы согреться. Даже подпрыгнула пару раз. Но всего пару. Потому что, дубина стоеросовая, напрочь забыла, что нахожусь на все еще ненадежном льду. Разумеется, от моих разминочных телодвижений лед сначала хрустнул, потом треснул, а затем… ожидаемо провалился.