Почти счастье.

– Прости, у меня ничего нет, – тихо покаялась она по-русски, когда кот прихромал к ней. – Нечем угостить тебя.

Кот принял отказ философски.

Форум был огромным и, пожалуй, слишком помпезным по сравнению с жилыми и торговыми кварталами. Она обошла вкруговую ребристый, суровый храм Юпитера (чтобы увидеть его целиком, пришлось запрокидывать голову). Храм Венеры стоял на холме, и возле его ступеней цвели маки. Очень уместно: будто сама богиня, швырнув с небес семена, окропила их кровью очередного смертного, которого отравила любовь.

Административные здания – Базилика и ещё несколько – хлестали по глазам размером и величием (действительно хлестали, без штампов и шуток), но она, поразмыслив, вернулась в «спальные районы». Там было уютнее и пахло, вопреки ожиданиям, совсем не смертью, а человеческим теплом. Жизнью, что посмеялась над пеплом и извержениям, над алым небом в дыму. Даже бани-термы с бассейнами, скамейками и нишами для бесед после «лёгкого пара» источали этот неповторимый запах. В банях обязательно обнаруживались особые «приватные помещения»; под этим корректным шифром в путеводителях скрывались бордели – излюбленная тема историков. Сначала она не поняла, отчего там такой ажиотаж краснеющих туристов – а потом разглядела фрески на стенах и покраснела сама… Интересными людьми были эти римляне. Весьма интересными.

Не всем ведь под силу посмеяться над собственной гибелью – а у них получилось. Покидая Помпеи, она переживала за них, как за хороших знакомых, которые попали в беду и которым, увы, ничем не помочь.

Билет назад она купила заранее; оставалось ещё около часа. Её грыз голод: яблоко было поглощено давно, во время лазанья по какой-то очередной достопримечательности. Знакомая слабость, усугубляемая жарой, мешала стоять и дышать. Она твёрдо сказала себе, что дотерпит до дома, – но после…

Ресторан притулился на дороге от Помпей к станции. Типичный туристический ресторан, и цены там были соответствующие. Но она выбрала колу и пиццу с грибами под сырным соусом – белую, с говорящим названием “Bianca”. И съела почти целиком.

– Tutto bene? 22 – любезно осведомился официант – заметив, наверное, её не по-туристски озабоченное лицо. Она улыбнулась и мужественно отпилила ещё кусок.

– S`i, certo. Grazie. 23

ВЕНЕЦИЯ

Прогулка по Дорсодуро выдалась неспешной и тихой; Эдуардо надел мягкие теннисные туфли и лёгкую куртку, чтобы совсем соответствовать образу устало-скучающего интеллигента. Солнечное, довольно-таки безлюдное утро золотом и лазурью разлилось по тесным улочкам, по дворикам, исполненным звенящей акустики и пустоты. Эдуардо остановился на маленьком мосту, чтобы сделать пару фото канала: блики света, мутная от грязи вода, сиротливо плывущий фантик от шоколадного батончика… Здесь был «перекрёсток»: два мостика окаймляли канал, располагаясь под прямым углом друг к другу, и, перейдя один, можно было двинуться в другую сторону или ступить на второй. Типичная для Венеции дилемма. В нескольких метрах от него работал веслом зевающий гондольер. Сиреневая лента на его шляпе – в тон обивке гондолы – смешно съехала набок.

Эдуардо любил Дорсодуро, как самый нетуристический из сестьере, – хотя в нём не пахло ни тонкостью пейзажного Каннареджо, ни монументальным великолепием Сан-Марко, ни таинственностью Кастелло. Здесь можно было просто гулять, не ощущая себя в странной сказке или театре. Бесчисленные церкви разной степени древности, мраморные колодцы во двориках, крошечные гостиницы вступали в необычную перекличку с орнаментами и стрельчатыми окнами в мавританском стиле. Фонари по вечерам разливались грустным и тусклым светом. И, конечно, ворковали вездесущие голуби – они давно уже захватили не один Дорсодуро, а всю Венецию целиком.

Конец ознакомительного фрагмента.