Шрифт:
— Попалась, — сказала Мойра.
— Надеюсь, она ничего не скажет, — встревожилась Рут, глянув на Мойру так, словно та могла помочь.
Грон, стоящий позади Рут, гладил ее по волосам и обнимал за талию, что-то бормоча и мурлыча, будто был обеспокоен, но пытался успокоить ее. Рут держалась за его руки, чтобы не упасть. Если она хотела, чтобы Грон узнал о ее беременности от нее, то времени у неё в обрез.
Глава 13
К концу следующей недели месячные к Рут так и не пришли, и она была абсолютно уверена, что уже не придут. Ее тошнило еще пару раз, но не каждый день, она могла с этим справиться. Скрывать беременность от Грона было трудно. Он явно волновался, к тому же она чувствовала, что Грила иногда наблюдала за ней, но, похоже, она ни с кем не делилась своими подозрениями. Рут была благодарна за это, но не понимала, почему Грила делает ей такое одолжение. Возможно, женщина просто ждала новых доказательств.
Рут и Мойра собрали еще несколько маленьких кокосинок. На деревце начали созревать новые гроздья всего через несколько дней после того, как они взяли первые кисти, поэтому они решили, что можно взять больше. Корзинка Рут была уже наполовину полной. Ей удалось изготовить длинную иглу, чтобы проделать отверстия в орешках, которые оказались мягкими внутри и не содержали в себе жидкости. Что же касалось нитей, на которые она должна была их нанизывать, она брала длинные волокна у тростника, который они использовали, и связывала их концы друг с другом. Волокна были настолько тонкими, что она скатывала несколько штук вместе, правда связывать их было ужасно неудобно, но она должна была помнить, что это был труд во имя любви. Она бы не позволила Мойре помочь ей с изготовлением ожерелья; она должна была сделать его сама, чтобы оно обрело особый смысл.
Это был не такой уж легкий процесс. Она совершала ошибки, ей приходилось экспериментировать и применять разные методики. Она держала заготовку в той же корзинке, сверху накрывая одеялом. Она уходила мастерить ожерелье на час или два каждый день, этого было недостаточно, чтобы Грон заподозрил неладное, поскольку она всегда возвращалась домой целой и невредимой.
Вскоре она посчитала, что все поняла. У нее было достаточно веревки, и все кокосины были проколоты. Следующим шагом было разложить бусины по размеру для нанизывания на нить. Она будет завязывать узлы по обе стороны каждой бусины, чтобы удержать ее на месте, в надежде сделать ожерелье более долговечным. В конце концов, оно должно было прослужить Грону до конца его дней.
Однажды утром она внезапно проснулась, понимая, что ее сейчас стошнит, и, вырвавшись из объятий Грона, поползла к краю площадки. Пока её выворачивало наизнанку, Грон присел рядом с ней на корточки, растирая ей спину и поскуливая от расстройства и обеспокоенности. Она знала, что он не понимает, что с ней происходит, и почему ей не становится лучше, почему она не выглядит расстроенной, а наоборот полна решимости провести свой день на ногах.
Грон отошел от нее, но Рут не обратила на это никакого внимания, все еще пытаясь понять, не будет ли ее снова тошнить, пока не услышала позади себя какой-то шум, словно множество мелких горошин упало на пол. Она оглянулась через плечо, и ее глаза чуть не вылезли из орбит, когда она увидела Грона с розовым одеялом в руках, виновато наблюдающего за тем, как из перевернутой корзины на площадку выкатываются бусины.
Рут замерла, хотя некоторые бусины отскочили к ней, а другие исчезли за краем площадки.
Грон наклонился, поправил корзину и стал укладывать бусины обратно, насколько это было возможно одной рукой. Рут видела, как его интерес к ним возрастал с каждой секундой, постепенно он рассматривал каждую из них дольше и внимательнее. Грон посмотрел на нее, потом снова на отверстие в орешке, который он держал в руках.
Рут ждала, что он просто положит их обратно, и на этом все закончится. Но затем он взял в руки один из ее экспериментов — нитку из четырех бусин, связанных между собой, что было явной имитацией ожерелья, которое носили его отцы. Он повертел их в руке, нахмурившись, потом снова посмотрел на нее. На его лице отразилось понимание, хмурый взгляд сменился изумлением, и он плюхнулся на задницу.
Он вытянул дрожащий палец, указав на нее, и одеяло упало ему на колено. Она развернулась к нему всем телом, судорожно сглотнув. Он указал на ее живот.
— Грут… — прохрипел он, а затем пробормотал что-то ещё.
Рут кивнула, но потом вспомнила, что он этого не поймет, и на коленях поползла к нему. Он наблюдал за тем, как она приближалась, пристально глядя ей в лицо, но требовательно указывая на ее живот. Оказавшись в пределах досягаемости, она осторожно потянула его руку вниз и прижала к своему животу. Рут улыбнулась. Было так здорово наконец-то признаться ему. Она почувствовала его дрожь.
— Грут? — снова спросил он.
Она кивнула.
— Да, — ответила она, задыхаясь от переизбытка эмоций. Казалось, это был тот самый момент, когда они стали семьей, когда он присоединился к ней в проекте создания новой жизни. Ей было так приятно, что он рядом с ней, сопровождал ее в этом путешествии, понял, что они сделали это вместе, и ей больше не нужно было нести это бремя или хранить этот секрет.
Он судорожно сглотнул.
— Грон? — прошептал он.
На мгновение она растерялась, склонив голову и наморщив лоб, пытаясь понять, что он имеет в виду. Когда до неё дошло, о чем он спрашивал, она чуть не задохнулась от обиды.
— Да, Грон! — воскликнула она, негодующе толкнув его в плечо. — Грон! — повторила она снова, решительно прижав его руку к низу своего живота, чтобы подчеркнуть сказанное для сущего эффекта. Затем она хмыкнула и надулась, скрестив руки на груди. Вот же дурачок.
Все еще дрожа, Грон обхватил ее руками за бедра, а затем переместил их выше, к её талии. Его взгляд остановился на ее животе, он поднялся на колени и нежно толкнул ее на спину, последовав за ней, пока чуть не подмял ее под своё тело. Она обняла его за плечи, когда он сдвинулся ниже, уткнувшись носом ей в живот. Он начал что-то тихо бормотать, поначалу она была уверена, что он говорит с ней, но когда он продолжил шептать ей в живот, она решила, что он говорит с ребенком. Она прикрыта свою сентиментальную улыбку ладонью, решив ему не мешать, хотя слезы щипали глаза.