А за отсутствием толкового выбора я вынужденно поставила личный рекорд по прыжкам в длину с места (босоножки это не спасло) и бегу на время до метро.

Вдобавок, добравшись до места, я быстро поняла, что на внимание хозяина рассчитывать пока не стоит. Вдоль всей стойки тянулась пестрая очередь, и Итан метался между кофе-машиной и витриной с десертами наравне с баристой, причём выходило у них на редкость слаженно: они не сталкивались, не мешали друг другу — и успевали и улыбаться посетителям, и советовать что-то, и, кажется, даже болтать между собой. Похоже, для обоих такая работа была не в новинку.

В зале, впрочем, всё-таки нашёлся один свободный столик — на двоих, в тёмном углу между книжной полкой и тяжёлой портьерой. Стоило только усесться, как ко мне тотчас подскочила взмыленная официантка, не моргнув глазом приняла заказ ("двойной скинни латте без сахара и вон того лося из-за стойки, можно с брусничным соусом") и умчалась к терминалу. Я даже привстала, чтобы рассмотреть, как именно она собирается внести вторую часть заказа, но именно в этот момент Итан заметил меня и с виноватым видом поднял ладонь вместо приветствия. Я помахала в ответ, а когда снова посмотрела в сторону терминала, официантка уже упорхнула на другой конец зала и любезно втолковывала что-то пожилой даме с рукой на перевязи.

Мой кофе принесли уже через пару минут. Официантки ещё хватило на вымученное: "Приятного отдыха", — но спросить, где же вторая часть моего заказа, я не успела: добросовестная труженица уже мчалась с меню на перевес навстречу новому посетителю.

Итан подошёл только полчаса спустя, когда потолок кофеманов несколько поредел, а я успела заскучать. С собой он нёс огромную чашку с привычным гуарановым мазутом и внушительную бутылку с темно-вишнёвым содержимым — его, впрочем, оставалось меньше трети.

— А это что? — озадаченно спросила я, когда Итан торжественно водрузил бутылку в центр стола и сел напротив, с усталым вздохом вытянув ноги.

— Как что? — наигранно удивился Итан и развернул бутылку этикеткой ко мне. — Брусничный соус!

Кажется, официантке тоже нельзя было отказать в чувстве юмора.

— А лосятина достаточно хорошо промаринована, чтобы подавать соус отдельно? — всё-таки уточнила я с чрезвычайно скептическим видом.

— Боюсь, "лось" за последние два часа нагулял себе такое мясо, что теперь все равно годится только на отбивные, — страдальчески поморщился Итан, с хрустом покрутив левой стопой. — Рекламную акцию можно считать успешной. Даже чересчур. Если будем регулярно повторять, придётся расширить штат.

Я отвела взгляд от его ног и едва не поперхнулась. Пожилая дама на другом конце зала бодро жестикулировала обеими руками, обсуждая что-то с подругой — худощавой женщиной с темно-шоколадной французской ракушкой на затылке. Перевязь лежала на столике между ними, уже никому не нужная.

— Итан, насчёт рекламы… — я нервно запнулась, когда худощавая женщина вытащила телефон и принялась увлечённо о чем-то рассказывать невидимому собеседнику. — Кажется, это может быть опасно.

Итан отставил опустевшую чашку и подался вперёд. От него пахло кофейной горечью и корицей.

— Это как-то связано с тем, что ты спрашивала о гребешке? — уточнил он и, когда я нервно кивнула, честно признался: — У Веры была какая-то костяная дрянь, по виду — надругательство над лещом, умершим своей смертью. В вещах, которые я вывез из квартиры, его не было. Но это ещё ни о чем не говорит, Вера почти всегда носила его с собой. Убей не понимаю, зачем, расчесаться этой штукой все равно получится разве что у лысого.

Я нервно хмыкнула.

— Навки мертвы, Итан. Это всегда накладывает определённые… ограничения. Вампир не может переступить порог, пока его не пригласят; таласым не покинет место, где его похоронили; берегиня будет жить возле ив у реки; а навка расчесывается только своим гребешком. Как бы странно он ни выглядел и что бы ты о нем ни думал.

Итан недоверчиво приподнял брови:

— Что, и ты тоже готова засунуть себе в волосы рыбьи ребра?

Здесь можно было обойтись без комментариев. Я молча достала из сумочки деревянный футляр и открыла у Итана перед носом.

Кажется, он был рад, что не прихватил к кофе что-нибудь посущественнее брусничного соуса.

— Для навок это правда важно, — я беспомощно пожала плечами, не зная, как объяснить то, что для меня и моих сестёр в объяснениях никогда не нуждалось. — Если Вера и могла сама уйти от воды, то только за своим гребешком. Я полагала, что её выманили… и не её одну. Помнишь, как испугался тот парень в парке Горького, когда я спросила о его хозяйке? Что, если Вера — не единственная пропавшая навка?

— Это таласым тебя на эту мысль навёл? — задумчиво уточнил Итан.

— С таласымом вышло ещё веселее, — заверила я и, собравшись с мыслями, рассказала об охотнике.

Но Итан, кажется, не проникся.

— Слушай, я, конечно, не специалист в ваших навских порядках, — не слишком уверенно признался он, — но тебе не кажется, что если уж все настолько плохо, то местный совет нежити давно забил бы тревогу?

Замечание не было лишено смысла. В самом деле, в Уфе известие о гомункулах в человеческий рост моментально произвело фурор, и меня в считанные дни отправили прояснить вопрос. А здесь что же, никто и в ус не дует? Ведь это здешние рабочие места начали занимать ожившие куклы без роду и племени!