— Лезь! — резко оборвала мои размышления ведьма, махнув передо мной гребешком.

Я проводила взглядом ее ладонь — холеная кожа, веревочный браслетик на запястье, тонкое колечко на указательном пальце, аккуратные ногти с прозрачным покрытием — и, прикусив губу, покорно забралась в ванну, чтобы не выдать, как меня осенило.

Ногти!

На фотографии у трупа тоже была метка нави — четыре четкие линии наискосок через левую половину груди, словно след от звериной лапы. Но Вере было почти две сотни лет — и ее взгляды на красоту и стиль формировались соответственно. Во времена ее жизни ценилась естественность — настолько, что обычная тушь для ресниц ассоциировалась с дамами легкого поведения, а уж заточенные ногти и накладные типсы приличной девушке могли разве что в кошмаре явиться!

Потому-то метка Итана была неглубокой, с исчезающей линией мизинца. Ровно такой след могли оставить ухоженные короткие ноготки закругленной формы.

А вот такой, как на фото… я сощурилась на руки ведьмы, но быстро поняла, что она к метке подделки отношения не имеет. Зато вспомнила, что остро наточенные ногти длиной в добрую фалангу пальца я видела у Инны — они дивно дополняли накачанные губы.

Мне показали фотографию гомункула. С телом Итана, с лицом Итана… но ведь мне и самой предлагали выбрать тип внешности, когда я заказывала себе «идеального слугу»!

Черт, надеюсь, это логика, а не стадия отрицания.

Но это объяснило бы, как навок заставляли выжать из себя все до последней капли, отдаться нави и исчезнуть: им просто предлагали спасти кого-то очень-очень дорогого! Человека, ради которого даже утопленница пожертвует собой. Потому меня и не схватили сразу же, как только я показалась у Инны: у ведьмы еще не было рычага, чтобы управлять мной!

А потом общительный бариста Рустик исподтишка сфотографировал нас с Итаном в кофейне и не придумал ничего лучше, кроме как выложить снимок в инстаграм. Инну, наверное, от злости порвало, если она даже не стала выжидать, чтобы удостовериться, действительно ли Итан — тот, ради кого я забуду о собственной шкуре…

А ведь я действительно о ней забыла на какое-то мгновение. К мутной желтоватой воде в ванне уже примешивались кристально чистые струйки: совсем чуть-чуть возле рассеченных о кирпичи рук и гораздо больше — у изорванных об асфальт стоп. Стоило мне подумать об этом, как вода перемешалась, и прозрачные ручейки пропали.

Охотник немедленно дернул за намокшую бечевку, прижимая крестик к моей шее. Горло тотчас сдавило, и я судорожно вцепилась в петлю, от страха позабыв, что задохнуться мне точно не грозит.

— Живая вода, — ласково напомнила ведьма, покосившись на серебристые часики на левом запястье. — Чем больше времени пройдет, тем больше воды понадобится, чтобы воскресить твоего дохлого жениха.

Я дернулась, тщетно пытаясь вырываться из петли, и забрызгала ее юбку. Мутные капли расплылись по ярко-алой ткани, выкрашивая ее в неприятный бордовый оттенок.

— Ах ты грязная!..

Возможно, я бы нашла в себе силы возразить, что не по доброй воле залезла в эту ржавую муть, но ведьма не была настроена на диалог. Потратив пару секунд на безуспешную попытку стереть пятнышки со своей ослепительной юбки, она яростно зашипела и, схватив меня за волосы, запихнула под воду с головой — и еще вдобавок придавила, не позволяя вынырнуть.

Бороться за свое дыхание подобало скорее живому человеку, нежели навке, но инстинкты и здесь оказались сильнее. Я забилась, как выброшенная на берег рыба, силясь вырваться из хватки и вздохнуть. Волосы тянуло, колтун размок и давил на макушку, в кожу головы впивались чьи-то ногти — я уже не понимала, ведьмы или охотника, просто беспорядочно отбивалась, поднимая тучи брызг и захлебываясь омерзительной водой с затхлым железистым привкусом.

Под руки попадались то какие-то тряпки, то скользкие от влаги ладони, то шершавая, но слишком прочная бечевка. Кажется, я расплескала уже половину ванны, но ведьма только заталкивала меня все глубже и глубже, пока не ударила затылком о дно, и даже тогда не успокоилась, продолжая удерживать внизу. В слепой панике я вцепилась в ее запястье — и как-то отстраненно ощутила, как под пальцами рвется тонкий веревочный браслет.

Крик был слышен даже под водой, и я подумала, что теперь-то меня прибьют, не дожидаясь, пока меня приберет навь — но ведьма вдруг убрала руки.

Я тотчас вынырнула, шумно хватая воздух ртом, отбросила назад отсыревший колтун и растерянно заморгала.

Ведьма отступала прочь от ванны — спиной вперед, очень медленно и осторожно, словно перед ней был разъяренный хищник, и любое неосторожное движение могло спровоцировать его на атаку. Удивленная таким поворотом, я не сразу поняла, что мою шею больше не сдавливает бечевка. Крестик болтался поверх майки, непристойно облепившей грудь. Обрывок веревочного браслетика плавал в воде, и я сильно вздрогнула, когда в воду вдруг опустилась бледная мужская рука и резко сцапала его.

На моей памяти это было первое действие, которое «курьер» совершил без приказа, явного или неявного, и, кажется, ведьме его самостоятельность нравилась не больше, чем мне самой. Но ведьме хватило выдержки отступать медленно и плавно — а вот мое движение без внимания не осталось.

Бечевка рывком натянулась, впечатывая крестик мне в шею. Я снова вцепилась в петлю, без особого успеха пытаясь оттолкнуться ногами от скользкого дна ванны и хоть как-то уменьшить давление на горло.

Охотник в мою сторону даже не смотрел.