Один-два-три-четыре-пять-шесть-семь-восемь-девять-десять-одиннадцать…

Первые выстрелы военных прозвучали спустя одиннадцать секунд после того, как я сломала шлагбаум. В своей жизни я ещё ни на что так не надеялась, как, тараня этот треклятый шлагбаум, надеялась на то, что стрелять военные будут не по нам. Потому что прицельный огонь по нам, как по движущейся мишени, значил бы для нас стопроцентное погибание в течение следующих двух-пяти минут.

Они стреляли не по нам.

Они стреляли не по нам! Не по нам!!!

В толпе заражённых людей, не останавливающейся ни на секунду, начали происходить падения – военные стреляли на поражение, но уже сейчас, в самом начале, для меня было совершенно очевидным то, что они не смогут отстрелить и половину из этой массивной толпы прежде, чем она доберётся до норвежской границы. Военные проиграли ещё до того, как взяли в руки оружие. Граница пала.

Я с самого начала держалась обочины, чтобы не попасть под пули и чтобы не таранить собой центр толпы. За сто метров до въезда в толпу я поняла, что столкновения лоб в лоб не избежать – зараженные начали реагировать на нашу машину ещё до того, как я посадила на капот первого из них.

Въехав в толпу, машина завиляла.

– Теона, справа! Справа!!!

– Вижу!!!

Я и так взялась максимально левее: ещё метр и мы в кювете. Правда заключалась в том, что я ничего не могла поделать с тем, что справа на наш капот налетел огромный чернокожий амбал, ростом под два метра и весом не меньше трехсот фунтов.

Перед тем как въехать в толпу я и так сбавила скорость, чтобы не вылететь в кювет или не перевернуться, но даже эта предосторожность теперь не помогала: машина завиляла сначала из-за амбала, мёртвой хваткой вцепившегося в капот, а затем и из-за резко сгустившейся толпы. Казалось, что наша машина стала для них чем-то наподобие манка – они словно не могли на неё не реагировать.

Началась самая настоящая мясорубка. За пару секунд до того, как броситься в эту сторону, я с ужасом вычислила, что наши шансы выжить в центре подобного урагана будут даже не пятьдесят на пятьдесят – я решила, что шансов будет пять против девяносто пяти, естественно, не в нашу пользу. Теперь же, когда на нас посыпались человеческие тела, позади нас разрывали воздух пулемётные очереди и машину страшно затрясло от беспрерывных ударов, я поняла, что я, скорее всего, фатально ошиблась в расчётах: ноль целых пять десятых – вот реальный процент выживания в этих челюстях, способных пережевать даже металл.

На заднем сиденье начали раздаваться стоны и плач. На сей раз голос подавала не только Клэр, но и Спиро, и даже кот… В машине потемнело от наплыва зараженных. Теперь я вжимала газ до упора, но это почти не помогало – машина едва двигалась напролом через толпу. Заражённые начали набрасываться друг на друга, чтобы добраться до машины, они начали превращаться в настоящую живую гору… У нас оставалось десять, может быть двадцать секунд до полной остановки машины – они просто прессовали нас, бесстрашно бросая свои тела на автомобиль и под его колёса. Против такого напора было нереально устоять, даже если бы я ехала на автобусе – они бы его менее чем за полминуты расшатали и превратили в ничто.

Почувствовав болезненный прилив слёз к глазам, я уже хотела что-то сказать. Вернее, прокричать, чтобы меня услышал не только Тристан, но и дети на заднем сиденье. Они всё ещё лежали там с закрытыми глазами – я видела это через зеркало заднего вида несмотря на то, что в салоне теперь, из-за навалившихся на лобовое стекло обезумевших существ, до дичайшего ужаса напоминающих людей, стало совсем темно. Наверное, я хотела сказать что-то дурацкое. Может быть я призвала бы их не бояться, может быть сказала бы, что всё будет хорошо. Стандартный предсмертный бред – ничего значительного и весомого. Но вдруг произошёл рывок. Я практически сразу поняла, что мы в буквальном смысле прорвали толпу – она неожиданно резко закончилась, хотя, по моим ощущениям, подобного никак не могло произойти, потому как этот океан погибших душ казался мне бескрайним… Машина резко рванулась вперёд. С крыши начали ссыпаться тела. Ещё через несколько секунд на капоте остались лишь двое самых цепких заражённых, но я никак не могла заставить себя резко нажать на тормоз, чтобы они наконец слетели на дорогу. Я всё ещё не верила в случившееся, в то, что мы больше не в эпицентре, что, возможно, только лишь возможно, мы всё-таки прорвались.

Мы были в пятидесяти метрах от шведской границы. Шлагбаумов здесь не осталось – все они лежали на асфальте переломанными и изуродованными обрубками. Здесь военных с оружием не было – все они были в той толпе.

Я наконец заставила себя резко затормозить. Как только проехала опрокинутый красный минивэн, ещё пару минут назад у меня на глазах миновавший норвежскую погранзаставу. Две минуты – целую вечность назад! – я видела, что он был доверху заполнен подростками. Сейчас в его разбитых окнах зияла пустота. Ни одного трупа внутри, значит все они тоже стали частью той безумной толпы.

Как только я нажала на педаль тормоза и резко остановилась, оба заражённых слетели на асфальт. Не медля и секунды, я продолжила движение вперёд, осознавая, что переезжаю части человеческих тел, слыша, как эти существа, всё ещё наполовину люди, страшно вопят от причинённой мной им боли. Это больше меня не пугало. Пугало как раз то, что это больше не пугало…

Впереди был затор. Небольшой, всего несколько опрокинутых машин, но увидев его моё сердце всё равно ёкнуло, потому что, открыв уцелевшие боковые зеркала заднего вида, я видела, что от толпы заражённых отделилось несколько особей, очевидно решивших преследовать нас до победного конца. Конечно же мы были быстрее их и, казалось бы, у них не было возможности догнать нас, но даже незначительный затор мог запросто уравнять наши шансы на поражение.